ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

     Хотя мне было замечено, что я перевел «Устав Уголовного Судопроизводства для Германской Империи» на русский язык «нерусским языком» (Голос № 172, 1878 года), но при всей готовности принять замечание к сведению я не мог оправдать высказанной надежды относительно изменения языка при дальнейшей моей работе, и перевел Учреждение Судебных Установлений для Германской Империи 1 февраля 1877 года тем же языком, как и Устав. И я сейчас объясню, почему я так сделал. Не потому, чтобы я находил замечание почтенной газеты неправильным. Действительно, перевод мой сделан «нерусским языком», т.е. не тем русским языком, который мы привыкли встречать в русских «уставах» и вообще в наших русских законодательных работах. Язык Второго Отделения С. Е. И. В. Канцелярии очень изысканный язык, а главное, он казуистичен и потому, естественно, многословен. Редакция немецких законодательных произведений, особенно имперских, проста и необыкновенно сжата, вследствие необходимого, по имперской политике, стремления к общим определениям и боязни даже тени казуистики. Весь Устав Уголовного Судопроизводства и все Учреждение Судебных Установлений в немецком оригинале помещаются на нескольких десятках небольших страниц; перевод мой помстился на таком же числе страниц. Конструкцию такого перевода, разумеется, можно назвать «немецкою». Но если бы я устранил эту конструкцию, как мне советовали, то читатель моего перевода не получил бы визирного понятия об оригинале, ибо конструкция эта составляет главнейшую характеристическую черту имперско-немецкого законодательного chef-d’ouevre’a.
     Возьмем § 4 Устав Угол. Суд., на который указывали (Голос т. т.), что он вследствие строгого сохранения характера оригинала вышел в моем переводе неясным, хотя и в этом отношении я не могу признать сделанный мне упрек неправильным, ибо «неясность» - понятие условное, зависящее от внимания читающего и т.д. Но вот этот параграф в моем переводе:
     «Соединение совокупных, или разделение соединенных уголовных дел, по требованию прокуратуры или обвиняемого или по должности, может быть предписано определением суда и по начатии уже расследования.
     Для такого определения компетентен тот суд, к округу которого принадлежат прочие суды. Если компетентного по этому признаку суда нет, то определение постановляется общим высшим судом».
     Неясность можно приписать, конечно, не первой части параграфа, ибо тут все кажется ясно. В ней говорится о совокупных уголовных делах, понятие о которых, очевидно, дано было в предшествующих параграфах, именно в § 2 и 3, из коих видно, что совокупными уголовными делами называются дела - или об одном лице, обвиняемом в нескольких преступлениях, или об одном преступлении, в котором обвиняется несколько лиц, - подсудные разным судам; говорится тут, что эти дела могут быть как соединены, так и разделены, по определению суда, и по начатии уже расследования. (Объяснения: какого расследования? Чего? Кем? Где? и т.д. едва ли кому-нибудь нужны; иначе пришлось бы вместо одного слова: расследование написать, например, так: и по начатии уже какого-либо расследования, будет ли то полицейское дознание, предварительное следствие, судебное следствие, будет ли расследование начато по одному какому-либо из сих дел, или по нескольким из них, или по всем им, будет ли оно начато подлежащими органами, в одном каком-либо округе, или же и т.д. Чем больше бы в лес, тем больше дров, чем больше бы случаев и точнее законодатель бы перечислил, тем меньше бы оказалось случаев, предусмотренных им, тем недостаточнее была бы статья. У казуистики пределов нет. Немецкий текст охватывает всевозможные случаи и перевод делает то же).
     Неясность может быть усмотрена во второй части параграфа. В самом деле, какой суд компетентен для составления определения о соединении совокупных дел или о разделении их, если они соединены? В статье говорится, что компетентен «тот суд, к округу которого принадлежат прочие суды» (dasjenige Gericht, zu dessen Bezirk die ubrigen Gerichte gehoren). Это действительно темно. Что за «тот суд», какие такие «прочие суды»? Нельзя не признать, что в проекте Устава (Entwurf der Srafprozessordnung и проч., § 148) положение было высказано гораздо яснее: там было сказано «тот из участвующих судов, к округу которого принадлежат прочие суды» (dasjenige der betheiligten Gerichte, zu dessen Bezirke die ubrigen gehoren). Одно только лишнее слово, и положение выиграло в ясности. Но Имперская Комиссия Юстиции (Reichs-Justiz-Kommission) еще в первом чтении проекта, в заседании 11 июля 1875 года нашла это поясняющее слово, как надо полагать, плеоназмом, и выпустила его (Verhandlungen der Komission и проч. 1876, стр. 1).
     Таких неясностей, конечно, найдется немало и в предлагаемом теперь мною переводе Учреждения Судебных Установлений для Германской Империи 1 февраля 1877 года. Но писать хотя бы даже самый краткий комментарий, как к немецкому Уставу, так и к немецкому Учреждению не входило в план моего издания по разным причинам. Я хотел только доставить русской публике перевод текста обоих законов возможно точный - и больше ничего. Впрочем, насколько мне известно, и в самой Германии, по краткости времени, никто еще не успел написать комментария к новым законам. С краткими объяснительными примечаниями существует, кажется, пока только одно издание: R. Hoinghaus: Strafprozess-Ordnung fur das Deutsche Reich nebst Gerichtsverfassungsgesetz, u.s.w. Erganzt und erlautert, и проч. Berlin. 1877 (Stuhr). Обещанный комментарий Шварце еще не окончен, по крайней мере, не был окончен, когда я был в Берлине в июне этого года.
     Не знаю, найдутся ли в «Учреждении» боле важные недостатки, чем только одна неясность некоторых мест, в чем вина падает, во всяком случае, не на одного меня; но об одной ошибке в «Уставе», сделанной мною при переводе одного места, и с полным признанием моей вины не могу не уведомить читателей «Учреждения», которые, вероятно, также были или будут и читателями Устава, именно: в § 255 я совершенно неправильно передал слова подлинника: «Mit Ausschluss von Leumundszugnissen» словами «за исключением личных аттестаций». Выражение «личные аттестации» непонятным образом попало мне под перо вместо выражения «народная молва», или столь меткого старорусского выражения, вполне соответствующего немецкому «Leumundus zeigniss» - «язычная молва».
     Кроме этого, один отличный юрист, просмотревший мой перевод «Устава», заметил, и с этим замечанием я не могу не согласиться, именно что перевод мною немецкого понятия «sovortige Bechwerde» выражением «срочная жалоба» ничем не оправдывается и что всякое другое выражение, как, например: «немедленная жалоба», «экстренная жалоба» или даже «частная жалоба», составляло бы гораздо более точный и вообще лучший перевод этого понятия. Я был очень благодарен за это замечание и сообщил его читателям, со своей стороны замечу, что действительно все три последние выражения одинаково заслуживают предпочтения перед выражением «срочная жалоба», хотя я не сомневаюсь, что ни для кого из читателей этого перевода Устава не осталось неясным, что под неудачным выражением «срочная жалоба» скрывается понятие, соответствующее вполне известному в нашем русском уголовном судопроизводстве понятию «частной жалобы» (ст. 893 Уст. Уг. Суд.).

Ив. Соболев
24 сентября 1878,
Радом