ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

     В момент великих исторических бедствий в каждом народе, не утратившем окончательно своей государственности, наступает духовное просветление. У людей самых различных направлений, часто враждебных друг другу, вдруг возникает одна определенная идея, никак не дававшаяся раньше, и эта идея спасает их.
     Наш великий народ в своем историческом прошлом уже пережил такой момент. То было триста лет тому назад в Великую Смуту. Весь запад Московского государства находился во вражьих руках - поляков и шведов, на востоке хозяйничал Заруцкий, провозгласивший царем «воренка» (сына Марины Мнишек от Тушинского вора), внутри - его терзали шайки казаков и беглых холопов. Русский народ, окончательно сбитый с толку, не зная кому присягать, присягнул польскому королевичу Владиславу и открыл Кремлевские ворота польским войскам. Казалось, дни России были сочтены, но этого не случилось. Не случилось только потому, что русский народ понял весь ужас своего положения и сообща нашел выход из него. Когда первое ополчение (Прокопия Ляпунова) для освобождения Москвы от поляков расстроилось из-за распрей среди военачальников, было сформировано второе ополчение (князя Пожарского), которое выгнало поляков из Кремля и избрало на царство Михаила Федоровича Романова.
      С 1904 года мы переживаем новую смуту: извне Россия пережила небывалое поражение. Внутри - революцию. Горечь поражения не прошла, революция, открытая, подавлена, но скрытая продолжается и растет. Законодательная работа идет туго, администрация - сбита с толку, не зная чем руководствоваться - законом, или «временными правилами», суд завален громадой нерешенных дел. Голод принимает угрожающие размеры. Все недовольны, все ропщут и ждут чего-то. Меж тем, международное положение России запутывается, и - кто знает, что принесет нам грядущая весна!
     Еще большой вопрос - которая, из двух смут, разделенных тремя веками, хуже. Мне кажется, что они одинаково опасны, ибо - как тогда, так и теперь решается вопрос - быть ли России великой державой, или снизойти до положения мелкого княжества. Разница между ними только в красках, тонах. Смута XVII века более яркая, как наивный народный лубок. Смута ХХ столетия - технически усовершенствованная гравюра. Она однотонна. Но это хуже, так как на ней не так легко разобрать краски.
     Итак, мы переживаем великое историческое бедствие, которое не кажется нам столь ужасным только потому, что у нас нет еще исторической перспективы. Мы слишком близко стоим к нему и, потому, не видим всех подробностей этой ужасной картины. Так что ж, погибать России?
     Нет, Россия не погибнет, если то духовное просветление, которое едва-едва начинает пробиваться сквозь нависшие тучи, будет шириться и крепнуть. Это то же просветление, что спасло Россию триста лет назад. Как ни много в русском государственном организме болезнетворных начал. Он молод еще, крепок, живуч. И, что особенно ценно, нам помогают не столько лекарства, сколько сам организм. Он сам вырабатывает в себе миллиарды лейкоцитов, которые вступают в ожесточенную борьбу с болезнью. Не даром в русских народных сказках, наряду с Кащеем Бессмертным, бабой ягой, змеем Горынычем и другими поэтическими воплощениями злого духа, неизменно фигурирует «живая вода». Вспрыснул «живой водой» - и злые чары пали. Эту «живую воду» русский народ бережно сохранил до сих пор и в минуту смертельной опасности пользуется ею. Это «живая вода» - вера в свой народ и беззаветная любовь к нему. Это то, что называют, хотя и одним словом, но не русским и потому не весьма понятным, - «национализмом». Вот – что должно спасти нас. Это то, чего не хватило нашей революции, почему, собственно говоря, она и провалилась. Но не забудем, что его же не хватило и у нашего правительства, иначе мы не переживали бы того, что переживаем теперь. Не пушками и пулеметами победили нас японцы, а своим национализмом. Если бы наше правительство преследовало национальные задачи, - не было бы ни войны, ни революции.
     Несмотря на то, что понятие национализма вполне укладывается в то определение, которое я только что дал, необходимо остановиться более подробно на выяснении его сущности. Важно это потому, что далеко не все (даже те, которые считают себя националистами) имеют правильное понятие о нем. Насколько истинный смысл национализма затемнен в общественном сознании, видно из того, что относительно него существует два диаметрально противоположных взгляда: одни видят в нем несколько замаскированное черносотенство, другие, наоборот, подозревают его в революционном направлении. Словом, обнаруживается упорное стремление, во что бы то ни стало, втиснуть национализм в тесные рамки партийных программ. Такой взгляд на национализм усвоен и нашим правительством, которое, желая блеснуть своей внепартийностью, открещивается от него, как от дьявольского наваждения. Один только Столыпин имел смелость открыто заявить себя националистом, за что расплатился своею жизнью. Видно, люди, подписавшие ему смертный приговор, лучше понимали значение нарождающегося русского национализма, чем большинство русских людей!
     Громадное заблуждение - рассматривать национализм с точки зрения узкой партийной программы. Он значительно шире, всеобъемлюще. На его почве могут объединиться все существующие партии, исключая только анархистов, отрицающих в корне значение не только нации, но и государства, и практика западноевропейских парламентов доказывает это с полной очевидностью. Национализм, пожалуй, можно рассматривать скорее, как религию, которая тоже объединяет людей самых различных политических партий, социальных положений, даже различных народов и рас.
     Итак, на национализме у нас сложился неправильный взгляд, и потому прежде чем говорить о нем, как о средстве нашего спасения, необходимо очистить понятие о нем от чуждых ему наслоений, от всяких кривотолков. Только в таком очищенном виде он должен быть положен в основу нашего государственного строительства, - иначе он принесет нам не возрождение, а гибель.