ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
 

     Передо мной портрет, снятый в 1826 г. На нем изображен человек средних лет, с тонкими и острыми чертами одухотворенного лица, энергической линией рта над «американской» бородой и с проницательным и вместе мягким взором живых темных глаз. Тот, кому он принадлежал и кого звали графом Петром Александровичем Гейденом, сошел в могилу, оставив у всех знавших или встречавших его на жизненном пути неизгладимое воспоминание. Глубокое личное благородство, терпимость к чужим взглядам и убеждениям, без малодушного отступления от собственных мнений, горячая преданность общественно-политическим идеалам, переходившая в деятельное стремление к ним не на словах только, но и на деле, - без страха борьбы, без испуга перед противодействием и с настойчивым вкладыванием души и в мелочную, ежедневную и не показную работу каменщика, и в широкие, возвышенные планы зодчего - были отличительными чертами его. Долгая судебная служба с ним вместе, частый обмен мыслей в последние годы и многолетние, прочные дружеские отношения дали мне возможность близко узнать и оценить этого человека и с душевной болью встретить горестное известие о том, что Гейдена больше нет, - что нестареющие бодрые чувства и мысли, жившие в этой седой голове и в пылком до конца сердце, - что в то именно время, когда родина так нуждается в цельных и самостоятельных характерах, сошел с арены общественной деятельности человек, который умел знать, чего он хочет, и хотеть постигнутого вдумчивым изучением потребностей и скорбей своего народа.

     Светлый ум и широкая душа А.И. Герцена не мирилась с вытекающей из нашей «лени ума» привычкой налеплять на людей ярлыки и этикетки и тем заранее освобождать себя от  беспристрастного разбора и понимания свойств и особенностей чужой личности. У нас этих ярлыков в изобилии, и грустная действительность не раз уже показала, что яркие флаги прикрывают иногда весьма сомнительный груз и что под много вещающей этикеткою подчас скрываются, до поры до времени, более чем незавидные нравственные свойства. Стоит вспомнить, как, например, в недавние еще годы ярлыки, на которых было написано: «красный», «либерал», «чиновник», «нигилист», «радикал» и т.п., налеплялись с торопливою и близорукою неразборчивостью. При этом забывалось, что чиновниками были такие деятели, как Николай Милютин и Ровинский, в «красные» зачислялись безразлично не только люди крайних политических идеалов, но даже и составители Судебных Уставов и их преемники, а также и те, кто позволял себе усомниться в том, чтобы отобрание детей у раскольников или существование монастырских тюрем для «несогласно мыслящих» находились в непосредственной связи с учением Спасителя.

     Бывали времена, когда достаточно было не утратить способности краснеть за себя и за других при столкновениях с раболепством и предательством единомышленников или низостью противников, чтобы получить клику «красного», влекшую за собой иногда весьма осязательные последствия. Вследствие этого в том, кто был, как говорят французы, un guelgu’un, а не guelgue chose, для поверхностного взгляда затемнялись выдающиеся черты его личности, и из-за ярлыка переставал просвечивать образ «человека». Вот почему с отрадой приходится отмечать случаи, когда из той или другой внешней оболочки, соответствующей временной злобе дня, рельефно выступает личность человека с лучшими и вечными свойствами его духовной природы, и когда - без различия партий и направлений - все единогласно признают эти свойства и отдают им справедливость.

     Таков был удел графа Гейдена. Его кончина вызвала почти во всех существующих у нас партиях чувство утраты человека, независимо от того, был ли он политическим союзником или противником. Он был оцениваем не как мирнообновленец, а как деятель, непоколебимая честность, смелая искренность и нравственное бескорыстие которого стояли вне всякого сомнения. Было отрадно знать, что он существует! Хотелось верить, что еще не раз придется услышать его бестрепетное и остроумное слово. С его кончиной особенно ярко вспомнились те его свойства, в которых гармонически слилось его иноземное и вместе русское происхождение: его голландская настойчивость, упорство в любимом труде, благородная независимость характера и неуступчивость в защите собственного и чужого достоинства и - его русская незлобивость, юмор, доброта и смелость широких взглядов. Люди, знавшие его близко, не всегда могли бы предсказать с точностью, что именно в том или другом случае скажет граф Гейден. Но они всегда могли быть уверены в том, что все, что он сделает, будет искренно и бескорыстно. Он принадлежал к тем немногим, к сожалению, людям, которым знающие их вперед открывают - если можно так выразиться - кредит на образ действий.

     Но уже если необходимо и его подвести под какое-нибудь определение, скорее всего его можно было назвать прогрессивным консерватором. Люди, коим может быть присвоено такое название, люди, оставшиеся ему верными до конца, вступили в общественную жизнь в первые годы царствования Императора Александра II и пережили светлую пору его великих реформ.

     Графу Гейдену было дано послужить всем учреждениям, вызванным к жизни великими реформами, и, следовательно, перестрадать их попятное движение и во всех возможных случаях всею душою стать на их защиту. Но он не унывал и не падал духом. В его натуре был тот esprit de combativite, который помог его голландским предкам шаг за шагом бороться с морем, защищая то, что было дорого в прошлом и отвоевывая то, что было необходимо в будущем. Военный по образованию, он внес в свою продолжительную гражданскую службу не только глубокое понимание духа и смысла закона, но и тонкую оценку житейских условий, к которым этот закон применяется. Он умел осуществлять тем старую юридическую поговорку: seire leges non hoc est - verba earum tenere - sed vim ac potestatem. На различных ступенях этой службы в качестве члена суда и судебной палаты Гейден был врагом механического приложения статей Свода и Судебных Уставов - и любил входить в житейскую обстановку каждого дела, заменяя, где только возможно, юридический формализм сострадательным вниманием к тем, кто ждал или искал правосудия. Это был истинный, но вместе и человеколюбивый страж закона, одинаково чуждый как властолюбивому усмотрению, так и черствой замкнутости профессионального судьи. Многое множество решений, написанных им по делам о вознаграждении за железнодорожные увечья, по делам семейным, по толкованию духовных завещаний и по искам женами содержания от мужей - доказывает, как умел он сочетать в своем влиятельном взгляде на дело широко обоснованное толкование закона с глубоким проникновением в нужды и горести несчастного человечества.

     Последние годы жизни застали его на трудном посту президента Вольного Экономического Общества и в разнообразной деятельности уездного предводителя дворянства. Это не мешало ему работать практически по патологии и терапии бытовых условий русской жизни, и при первых проявлениях изменившегося курса он всецело отдался подготовительным трудам по закладке новых начал нашего государственного строя, не щадя ни сил, ни времени. Председатель и деятельный член земских съездов, - то терпеливый и внимательный слушатель прений, то искусный кормчий и объединитель разнородных сил, - прямой и откровенный, - он был энергическим организатором и членом той депутации земского съезда, которая 6 июня 1905 г. в Петергофе из уст Монарха выслушала о «непреклонной воле Царской созывать выборных от народа». Глубоко убежденный в прочности обновления государственного строя лишь в том случае, когда оно - употребляя выражение Л.Н. Толстого - совершается «не рывом и скоком, а тяжем», граф Гейден не раз становился в оппозицию большинству первой Государственной Думы, когда оно «упорствуя, волнуясь и спеша», не разделяло его спокойной выдержки и трезвого взгляда на соответствие целей и средств. Но разногласие с ним не колебало доверия к чистоте его побуждений, и будущий историк, разбирая ворохи печатного материала, относящегося к первым шагам наших представительных учреждений, конечно, найдет, что в отзывах о графе Гейдене и даже в карикатурах на него, рядом с оживленной критикой и незлобивой шуткой, никогда не звучала нота хотя бы малейшего неуважения к нему.

     В середине лета 1907 года он был полон энергии и надежды на то, что болезненно совершавшийся в нашей общественной жизни перелом придет к вожделенному концу. Ему, - испытавшему упования и гордую радость, вызванные реформами шестидесятых годов, и горькие затем разочарования, - жадно хотелось увидеть осуществленным завершение дела Александра II и, сказав - «ныне отпущаеши», вернуться в свое любимое «Глубокое» и отдаться, без тягостных перерывов, нежной привязанности к своей семье. Но Бог судил иначе… Всю жизнь свою граф Гейден на всех поприщах деятельности старался во всей мере, доступной ему возможности бороться, не покладая рук со скверностями, вольностями и беззаконием. Вот почему, желая хоть чем-нибудь почтить его память, я посвящаю ему настоящую книгу, значительная часть содержания которой была не раз предметом наших дружеских с ним бесед.