ОТ ПЕРЕВОДЧИКА.

   Читатель найдет в этой книге статью Беррье по истории красноречия, преимущественно древнего, и несколько судебных речей французских ораторов.
   Весьма возможно, что перевода менее удовлетворителен чем я хотел, а, с другой стороны, вероятен упрек в отсутствии системы.
   Но, предпринимая этот, если не ошибаюсь, первый опыт изложения по-русски, не в подстрочной, а в литературной форме, не в выдержках, а целиком, ряда иностранных образцов, я имел в виду, прежде всего, разнообразие.
   В данном случае, это единственный путь, доступный одному человеку. Исчерпывать того же автора было бы утомительно и, без цели, ограничивало бы задачу, мною себе поставленную. Взять лучшее у первоклассных мастеров — труд, одному также не посильный.
   Отвлеченный анализ идеальных порывов человеческого духа в этой сфере, изучение законов преемства ораторских типов, как и полная история красноречия, невозможны ранее, чем будут определены самые принципы работы...
   Поэтому я остановился на таких процессах, которые имеют более живой и современный характерно.
   С юридической точки зрения, всякое дело, избранное мною, имеет специальный колорит; с общественной — каждое иллюминирует особую схему отношений; с дидактической, везде можно почерпнуть сведения об опасностях, грозящих судебному оратору, на дороге к предначертанному им результату, и данные по судебной тактике, вообще; с философской, в любом направлении, найдутся указания, где и почему наш разум, особенно в уголовных делах, готов заблуждаться; наконец, через все речи проходит тожественная идея перманентности их интереса.
   Обстоятельства изложены повсюду лишь в той мере, как это необходимо для полноты впечатления. Но, и здесь, я одинаковых приемов избегал, стараясь не быть монотонными, а равно и потому, что, перенося центр тяжести изложения в текст речей, я к ним приурочивал элементы вводные, конечно, с расчетом на беспристрастие и объективность.
   Сознавая, что исход процесса не всегда обусловливается дарованиями стороны, я, в своему выборе, не им руководствовался.
   Убежденный, что в таких изданиях у нас есть необходимость, я буду искренно рад, если другие сделают лучше меня и больше. Думается, однако, что лишь несколько тружеников могут хорошо исполнить задачу, возникающую перед всяким, кто желает добра своей родине...
   Прося у читателей снисхождения к моему труду, я рад выслушать любые указания на свои промахи и недостатки.
   Придет, быть может, день, когда иные, выше меня стоящие люди откроют русскому обществу полную энциклопедию ораторских творений всех народов и времен.
   На русском языке, прочитаем, наконец, мы Цицерона («De oratore», «Orator») и Квинтилиана («Oratoriae»), — уже давно знакомых Западной Европе, в отличных переводах.
   Теперь, у нас, пока, нет ничего, и да будет положено хотя какое-нибудь начало!...

Москва, Алексей Шмаков
20 апреля 1888 года.