ПРЕДИСЛОВИЕ ПРОФЕССОРА М.М. КОВАЛЕВСКОГО

     Кары и награды - таков, по-видимому, далеко не новый вопрос, составляющий тему настоящего сочинения. Им занимался еще Бентам, и у многих читателей, прежде чем взять в руки эту книгу, может зародиться мысль о новом возбуждении, дорогой утилитаристам, темы с повторением старых доказательств или с попыткой опровергнуть вызванные Бентамом возражения. Но тот, кто прочтет эту книгу, увидит, что старая тема рассматривается в ней с совершенно новой точки зрения, и с привлечением таких данных и соображений, о которых, разумеется, и не думал Бентам. Она изучается автором с точки зрения психологии и социологии. И на этот раз вполне оправдывается известное положение Конта, что ни один социальный вопрос не может быть представлен в правильном освещении иначе, как в соотношении со всей массою явлений, обнимаемых социальной статистикой и динамикой.
     Автор вполне проникся этой мыслью: если в первой части своей книги он задается, по преимуществу, выяснением психической природы тех явлений, к регулированию которых направлены кары и награды, указывая, с этой целью, на возможность подвести все правила поведения под три группы: дозволенных, запрещенных и рекомендуемых действий, то во второй части перед читателем развертывается процесс самого зарождения «общественного сознания», и, определенно, ставится вопрос о том, в какой мере оно может быть рассматриваемо как продукт коллективной психики. В связи с выработкой этого сознания, под влиянием сопутствующих ему изменений, в самих условиях жизни и быта первобытных племен упрочивается в представлениях людей необходимость самых кар и наград, как неизбежных условий сохранения самого общественного единства. Дальнейшие сопутствующие изменения, укрепляя общественные инстинкты или, наоборот, разрушая одни и заменяя их другими, в создании которых является уже элемент сознательности, ведут постепенно к тому последствию, что интенсивность санкций постепенно слабеет по мере того, как укореняется в людях понятие общественной солидарности.
     При развитии своей основной темы автор не только не уклоняется от решения смежных с нею вопросов, но, можно сказать, ищет их. Его молодость сказывается в нежелании экономизировать свои силы. Он не идет в своем исследовании по линии «наименьшего сопротивления». Он не желает оставить без ответа ни одного из возможных возражений; ищет добраться до корней. А, благодаря этому, его книга из специальной монографии переходит в общий трактат по психологии, столько же индивидуальной, сколько и коллективной, и по самой теории эволюции и прогресса. Скажу более, в книге ставится, и самый вопрос теории происхождения сознания и освещается, сточки зрения, коллективной психологии, той самой, на которой стоят Дюркгейм, Де-Роберти и целый ряд итальянских психологов и социологов.
     Во всем своем сочинении автор не довольствуется простым утверждением, так называемой, чистой дедукцией, а прилагает тот индуктивно-дедуктивный прием или метод обратной дедукции, необходимость которого в области социальных наук, на мой взгляд, вполне установлена Миллем. Нельзя не отдать должного разносторонней подготовленности еще молодого писателя, которому не только известна литература по психологии и социологии на четырех наиболее распространенных языках Европы, но и материал законодательных и религиозных книг, в которых, очевидно, необходимо искать выражения в разное время господствовавших воззрений и на кары, и на награды.
     Один недавний французский писатель Гасто-Боне-Мори, корреспондент Французского Института, поставил себе задачей указать на моральное единство религий. Это моральное единство объясняется автором не одним заимствованием и воздействием, например, платонизма и еврейства на христианство, еврейство и христианства на магометанское учение. Боне-Мари указывает и на то, что мораль семитов, арийцев и китайцев, помимо всякого воздействия браманизма и Авесты на религиозные системы, с одной стороны - греков и римлян, с другой - Китая, если не говорить о буддизме, в основных началах тождественна, и что тоже до некоторой степени может быть сказано и по отношению к религии Древнего Египта. Но где искать корень самих этих сходств, не порождаемых подражанием? На этот вопрос читатель скорее найдет ответ в книге г. Сорокина, нежели в сочинении Боне-Мори. Он увидит, что разнообразнейшие по расе и религии, общества нуждаются в одинаковых общественных устоях и в одинаковых средствах сохранения этих устоев. Таким образом, интерес самозащиты заставляет их вырабатывать близкие к друг другу нравственные принципы, и, так сказать, морализовать своих богов в одном и том же направлении - в направлении, необходимом для сохранения и развития общежития.
     Далеко не последней заслугой автора, я считаю, строгое разграничение им при изложении первоначальных нравственных понятий с одной стороны - отношений той замиренной среды, которой является, сперва, материнский клан, постепенно переходящий в агнатический род, и, затем, в более широкие союзы, в состав которых входит несколько родов, начиная с племени, переходя к совокупности нескольких племен в городе-государстве, и заканчивая государством-нацией и, даже, союзом некоторых таких политически объединившихся народов, с другой - межгрупповых отношений. Благодаря этому вопрос о карах и наградах осложняется вопросом о войне и мире. Солидарность сказывается впервые лишь в тесных кругах, она постепенно переходит к все более и более широким и не отнята надежда, что в будущем не только будет положен конец ненужным жестокостям на войне, но и посредничеству суждено будет предупреждать кровавые столкновения между нациями.
     Выражения этих взглядов человеком, старающимся отрешиться от всяких личных пристрастий и строить свои выводы на прочном фундаменте положительных данных, мне кажется более желательным, чем самая горячая проповедь пацифизма.
     Вообще, читатель не найдет в книге г. Сорокина преследования каких-либо определенных этических, социальных или политических тенденций. Он постоянно орудует данными психологии, этнографии, истории с тем научным беспристрастием, какое так естественно у физика, химика или биолога, и которое, к сожалению, так редко встречается в сочинениях по обществоведению. Это обстоятельство, может быть, ограничит круг его читателей; но оно же, в моих глазах, является залогом того, что книга эта, несомненно, послужит той высшей задаче, с которой, по мнению Монтескье, издаются серьезные сочинения: она возбудит мысль самого читающего и заставит его, в свою очередь, сделать усилие в направлении к установлению необходимых отношений между явлениями, т.е. эмпирических обобщений или социологических законов.
     В нашей возникающей социологической литературе, книга г. Сорокина является одной из первых ласточек. Выскажем пожелание, чтобы за нею появился и ряд других и, вместе с тем, уверенность, что в этой будущей русской социологической библиотеке не один том будет принадлежать перу автора «Преступлений и кар, подвигов и наград».

Максим Ковалевский