ВСТУПЛЕНИЕ

     Я намерен представить в возможно сжатом виде историю государства, насколько она выступает в доктринах важнейших политических писателей, как древнего, так и нового мира. Моя книга - не история политических учений и еще менее - история учреждений. Это - попытка показать, что обе тесно связаны друг с другом и не могут быть поняты одна без другой. Ряд писателей (мне достаточно припомнить в настоящее время имена Поля Жанэ, Франка и Б.Н. Чичерина) задался уже мыслью изобразить общий ход развития политических теорий; одни излагали их в связи с учениями о нравственности, другие - в связи с развитием метафизики. Ни один не счел нужным показать более тесную зависимость политической мысли от политической жизни; ни один не вздумал искать зарождения тех или других доктрин задолго до их систематической передачи в литературе брошюр, народных обыкновенно только по имени стихотворений и в тех разнообразных проявлениях временных политических настроений, органом которых периодическая печать сделалась лишь за последние три века. Из моей книги читатель узнает, что учение об ограниченной монархии и о городской республике в Средние века нашло выражение себе ранее, чем в сочинениях политических мыслителей, в памфлетах, проповедях, дидактических виршах, пастырских поучениях, наконец, в текстах манифестов и деклараций, поспешно редактированных вожаками народных движений. Если того же в равной степени мы не можем установить по отношению к древности, то только благодаря тому, что политическая мысль ее известна нам более или менее односторонне, по преимуществу из сочинений Аристотеля и Платона, тогда как произведения более ранних писателей о государстве и праве, в том числе софистов, и позднейших по времени, например, неоплатоников, или вовсе не дошли до нас, или в одних только незначительных отрывках и чужих передачах. С 17 столетия литература политических брошюр становится особенно богатой. Без знакомства с ней трудно выяснить себе ход развития учения английских «уравнителей», оставившего такой глубокий след и на политических писателях 17 века в той же Англии и на развитии американской гражданственности.
     Я довожу мой очерк роста политических доктрин до эпохи, предшествующей французской революции, сообщая об изучаемых мною писателях только те биографические данные, какие необходимы для выяснения источников того настроения, в каком написаны были их трактаты, и тех ближайших целей, какие преследовались ими. В ранее не напечатанном мною сочинении «Происхождение современной демократии», читатели найдут дальнейшее развитие тех революционных учений, основа которым была положена как английскими мыслителями конца 17 столетия, так и французскими энциклопедистами и в еще большей степени Монтескье и Руссо. С конца 17 столетия я слежу в моем сочинении не за появлением новых писателей о политике, а за развитием учения о современном государстве, как оно сложилось еще в середине 18 века. Заключительные главы, посвященные одна - характеристике современного государства в жизни и теории, а другая - обзору направленной против него критики, завершают собой все сочинение и позволяют мне обозреть общим взглядом поступательный ход государства со времен афинской республики и оканчивая французской. Еще недавно одним из выдающихся социологов нашего времени, ныне умершим русским сенатором Лилиенфельдом, высказана была та мысль, что идея прогресса едва ли применима к истории государства и что, в частности, формы политического устройства, известные еще Аристотелю, продолжают жить и по настоящий день. Я полагаю, что в моем сочинении приведено немало данных, позволяющих думать, что прогресс может быть отмечен и в истории государства и что под старыми названиями, еще известными Аристотелю, нам приходиться иметь дело с совершенно новыми политическими образованиями. Заглавие моей книги верно передает мою основную мысль. Я думаю, что ход развития сказался в замене прямого народоправства предварительными и патриархальной монархии - парламентаризмом, или системой самоуправления общества под главенством наследственного или избираемого вождя. Но действительная природа этой эволюции станет понятна только тогда, если мы примем во внимание параллельное развитие самого общества, исчезновение в нем рабства и крепостничества и проведение в жизнь той изополитии, того равенства всех пред законом и судом, к которому тщетно стремилась еще афинская республика, при замкнутости в ней сословий и устранении от политической жизни производительных классов, начиная от рабов и оканчивая не только фетами и гелотами, но и периойками и метойками, т.е. крестьян, рабочих, ремесленников и мелких торговцев. Расширение круга лиц, призванных к политической жизни, и рядом с этим признание автономии личности, другими словами, равенства и свободы, обусловило собой в равной мере упадок и прямого народоправства, возможного лишь в пределах городской республики и под условием сосредоточения политической власти в руках ограниченного числа граждан главного города, и патриархальной монархии, устраняющей своей системой правительственной опеки возможность как общественной, так и личной свободы. Замена тех и других порядков государствами - нациями, стремящимися к самодеятельности, потребовала сознания системы представительства и передачи в руки народных избранников сперва забот об обложении и разверстке падающих на население податных тягостей, позднее законодательной деятельности, контроля за администрацией и наконец прямого руководительства как внутренней, так и внешней политикой. Парламентаризм, с характеризующей его системой кабинета, т.е. солидарно и ответственного министерства, составленного из членов представительных палат, - последнее выражение той системы самоуправления общества в пределах государства - нации, постепенными приближениями к которой можно считать сперва сословную, а затем конституционную монархию. Уже в настоящее время поднят вопрос о том, насколько возможно приурочить к парламентаризму, построенному на начале представительства, выгодные стороны прямого народоправства, в том числе контроль всего гражданства, уполномоченными нации в форме не только митингов и петиций или челобитных, скрепленных миллионами подписей, но и народного голосования по вопросу о желательности или нежелательности как проведенных уже парламентом законов, так и таких, которые пока не входили в область его забот. Уже из самой постановки этих вопросов и частичного их решения в утвердительном смысле в некоторых странах Европы и Америки легко заключить, что процесс творчества политических форм не закончился созданием современной системы парламентаризма и что нас ожидает в будущем не столько гибель, сколько трансформация современного государства. Не считая его совершенным и потому приветствуя всякое дальнейшее его развитие в духе равенства и свободы, не будем в то же время терять из виду его решительных преимуществ над замененными им порядками патриархальной монархии, устранявшей личную самодеятельность, и прямого народоправства, уживавшегося с разделением общества на две неравные половины: большую - из лиц бесправных и меньшую - из граждан. Заведывание обществом через посредство уполномоченных столько же высшими интересами страны, сколько и местным управлением, и рядом с этим свобода самоопределения для частных лиц и для целых групп, - таковы неоцененные преимущества, обеспечиваемые парламентаризмом, и их вполне остановившееся временно на идее обособления и равновесия властей, как, например, Соединенные Штаты Америки, неудержимо стремятся, даже вопреки законам и конституции, к подчинению исполнительной власти законодательной, к передаче в руки представительного собрания страны и назначенных им комитетов руководительства внутренней и внешней политикой. Да прослужит этот пример уроком и для нас. Думая создать нечто национальное, не будем останавливаться на промежуточных стадиях в развитии системы самоуправления общества: ни на сословной монархии, ни на представительстве различных видов имущественных интересов, ни на системе равновесия властей; сохраняя наследственное руководительство нации ее историческим вождем, положим в основу русского обновления систему самоуправления общества.