ПРЕДИСЛОВИЕ

     Настоящее сочинение возникло в тесной связи с моим трудом: «Историческая школа юристов». Заинтересовавшись судьбой естественного права, я постарался рассмотреть в этом труде, насколько историческое направление в юриспруденции упразднило тут идею, которая издавна являлась опорой философии права. В результате исследования я пришел к мысли, что это упразднение было мнимым и что естественно-правовая идея пережила те нападения, которые были против нее сделаны. Историческая точка зрения совершенно основательно отвергла прежние учения о происхождении права из случая и произвола; но центр естественно-правовой доктрины заключался вовсе не в ее взгляде на происхождение права, а в вопросе о возможности нравственного суда над ним.
     Таким образом, интерес при исследовании идеи естественного права должен быть переставлен от вопроса об условиях преобразования к проблеме о самостоятельном значении нравственной оценки явлений. Движение мысли истекшего века было скорее враждебно к положительному решению этой проблемы. Сначала историзм, а затем позитивизм стремились устранить точку зрения должного и поставить нравственный вопрос, как частный вид генетического или исторического рассмотрения. Между тем генетическая точка зрения не покрывает собою этической и вместо того, чтобы отвергнуть эту последнюю, она сама должна быть отвергнута в своих исключительных притязаниях. Как ни широка область ее применения, но она имеет свои пределы, которые должны быть ясно осознанны.
     Нет ничего удивительного, если современная мысль в разрешении вопроса о самостоятельном значении нравственной точки зрения обращается к Канту. История философии не знает до сих пор более крупной попытки обосновать самостоятельное положение этической методы. На почве ее независимого существования находят свою настоящую постановку все те идеи, которые за последнее время старались отстоять от объективизма науки. Проблемы индивидуализма и нравственной оценки, совершенно выходящие из сферы объективно-научного рассмотрения, получают здесь надлежащее освещение. Вместе с тем узаконяется все область нормативных понятий в своей отвлеченной и формальной постановке. Когда в ней видят лишь один из возможных способов исследования, трудно возражать против ее абстрактной односторонности. Это философское призвание нормативного рассмотрения имеет большое значение для юриспруденции, которую так же пытались перестроить под влиянием позитивизма. Ее особенная метода должна оставаться неприкосновенной, как самостоятельный способ исследования, наряду с историческим и социологическим.
     Результаты возвращения к философским основам Канта не ограничиваются этой реабилитацией нравственной проблемы. Его критицизм отражается и на новом направлении социологической мысли. Недавняя «наука о законах общественной солидарности», учившая о том, как отдельные общественные явления» соприкасаются между собой» и «стремится придти в состояние гармонии», представляется теперь слишком догматической и лишенной твердых оснований. Таким образом, почти вся совокупность методологических понятий, воспринятых нами от недавнего прошлого, в качестве основы для постановки юридических и общественных наук, подвергается критике и осуждается, как недостаточная.
     В настоящем труде я коснулся лишь первого пункта этой новой методологической программы, т.е. вопроса о самостоятельности нравственной проблемы. Я поставил своей целью изучить положение этого вопроса у Канта, от которого ведет свое начало современное направление этической философии. Важно было определить как достоинства, так и пробелы его системы и таким образом установить точнее настоящую сферу ее задач. Пробелы этой системы, как известно, нашли глубокомысленного критика в лице Гегеля. Его основные замечания против Канта до сих пор сохраняют весь свой интерес и в своей совокупности полагают фундамент для другого построения моральной философии, основанного на иных началах и стремлениях. Нельзя найти лучшей параллели для взглядов Канта. Изучая круг вопросов, выдвинутых Гегелем, мы убеждаемся в их настоятельной важности, но убеждаемся так же и в том, что они не устраняют, а восполняют вопросы Канта. Мне представлялось поучительным именно совместное изложение их доктрин, при помощи которого всего лучше выясняются, как самостоятельность нормативного рассмотрения, так и необходимость его восполнения.
     Так определяется общий план моего труда. Исторического освещения доктрин я не ставил своей задачей. Точно так же я считал возможным обойти второстепенные подробности в учениях Канта и Гегеля, не представлявшие для моих целей никакого интереса.

Москва, 9 октября 1901 года