ОТ ИЗДАТЕЛЕЙ

     С тех пор как русская жизнь, отказавшись от своей средневековой исключительности, сделала свои первые шаги к сближению с Европой, европейские влияния играют несомненную и очень важную роль в ее развитии. Как правительство заимствовало у западных соседей многие внешние формы управления и организации народных сил, как более или менее образованная часть общества заимствовала внешние формы нравов и общежития, так и в умственной жизни происходило тоже заимствование и усвоение европейских форм и содержания. В этом последнем отношении восприятие европейских влияний естественно всего позднее приняло характер несколько общего и сознательного явления. Первые завоевания науки были таким же непосредственным результатом самодержавной воли, как введение внешних приемов европейского государственного механизма и новых обычаев: сознательная умственная деятельность прививается медленнее, и с некоторой прочностью она установляется собственно только со второй половины XVIII века. В литературе является стремление организоваться аналогично с тем, что наши писатели находили в литературах европейских; в конце XVIII-го и начале XIX-го века является обширное количество переводов из знаменитейших писателей и философов европейской литературы. Было бы исторической несправедливостью сказать, что это явление (в котором после стали некоторые видеть только забвение народных начал и вредную подражательность) осталось бесплодным для развития русского образования. Напротив, невозможно отвергать, что эти порывы к изумлению содержания европейской мысли, какие мы можем наблюдать особенно в царствование Екатерины II и в первую эпоху Александра I, - хотя и имели свои неизбежные слабые стороны, но в целом производили благотворное действие на умственную жизнь; и теперь, когда мы несколько больше прежнего знакомимся с историей нашего XVIII-го века и получаем возможность ближе вглядываться в лучших людей этого периода, мы убеждаемся, что из-за этих порывов они вовсе не переставали быть, совершенно русскими людьми и не переставали быть горячо преданными делу русского развития и образованности.
     Едва ли кто в состоянии отвергнуть, что тоже действие европейских влияний продолжалось и после, продолжается и до сих пор, и продолжается даже в тех самых лагерях, которые хотят теперь заподозрить европейское развитие и выделить русское развитие из общего европейского течения. Масса переводов, составляющих огромную долю нашей литературы, достаточно свидетельствуют об этом. Нельзя не признать, с другой стороны, что с тех пор, как научная деятельность в некоторых отделах знания стала приобретать у нас известную самостоятельность, является и более самостоятельности в общих теоретических представлениях; поэтическая литература почти вполне освобождается от господства, прежде обязательных, «образцов» и, сохранив европейские формы, влагает в них более самобытным образом содержание русской национальной жизни. Для того чтобы эта умственная самостоятельность стала полной, русскому научному мышлению предстоит еще громадный труд. Этот труд имеет две стороны: во-первых, русская научная мысль еще далеко не обнимает всего содержания знаний о человеке и природе, какое в настоящее время разрабатывается европейской наукой. Мы еще не имеем целых огромных отделов европейского знания, не касались вовсе до целых областей науки, которые еще не были до сих пор возможны отчасти по внешним причинам, на которые, впрочем, мы предпочитаем ссылаться гораздо меньше, чем как это часто делается, а еще больше по недостаточности общего государственного уровня знаний и понятий, - потому, что такой недостаточный уровень имеет свойство стеснять и ограничивать научную и философскую мысль старыми привычками и предрассудками, и затем, косвенно, но сильно, стеснять и ее внешнее распространение; во-вторых, это должен быть труд изучения прошедшего, изучения истории человеческого мышления, потому что только этим путем можно приобрести прочную опору для самостоятельной работы.
     К сожалению, относительно этого последнего предмета в понятиях, находящихся в нашем обыкновенном литературном обращении, есть много больших заблуждений. Мы, в сущности не имея на то достаточного права, привыкли слишком легко судить об этом прошедшем, свысока относиться к идеям, будто бы пережитым, к именам, будто бы для нас исторически бесполезным, - между тем как на деле нашему умственному развитию, чтобы быть вполне самостоятельному, необходимо еще много работы над тем, что уже действительно пережито другими… Упомянутые порывы были остановлены и охладели в конце прошлого века; они оживились снова при Александре. Десятые и двадцатые годы нынешнего столетия, как известно, повлекли сильную реакцию против старого просвещения и вместе против того развития мысли, которое в XIX веке продолжало установления новых понятий. Имена деятелей просвещения, которые некогда были предметом удивления, и даже дружбы коронованных особ, стали синонимами буйных нарушителей общественного спокойствия и врагов общественной нравственности. Так это было в известных слоях европейского общества; но всего дольше эти взгляды удержались у нас, - хотя мы собственно меньше всех знакомы были с трудами этих деятелей. В настоящее время есть возможность понимать источник этих понятий, но большинство до сих пор остается бессознательно под внушениями старого обскурантизма, и, спутывая свои представления об истории человеческой мысли, запутывает свои собственные понятия и даже собственные искренние усилия найти себе истинную дорогу в массе накопляющихся доктрин. Эта неясность представлений, распространяясь по различным сферам общества, затрудняет, наконец, и самое изучение; наша литература, только слабо отражая современное научное содержание, не знает и нередко почти пугается тех великих произведений, какие отметили старый исторический ход развития общечеловеческой мысли. Самое издание книги этого рода, к которым, однако, любила обращаться наша литература времен Екатерины и Александра I, стало в настоящее время по разным отношениям крайне затруднительно.
     Между тем, пока собственная научная и философская деятельность еще слаба, мы по-прежнему обречены на зависимое положение и, если только мы хотим не на песке строить новую цивилизацию, о которой мы так охотно и так решительно говорим в своем глубоком самообольщении, то единственным путем к нашей умственной независимости - остается упорный труд в тех двух его сторонах, о которых мы выше упоминали.
     Имея в виду указанную потребность в историческом изучении, мы намеревались издать переводы нескольких знаменитейших произведений, так называемых, «классических» западноевропейских писателей, преимущественно старых. Намерение это еще недавно было в нас весьма живо; но в последнее время нам приходилось думать, что обстоятельства не благоприятствуют выполнению нашего плана, по крайней мере, в некоторых его частностях. Мы должны были усмотреть, что ни внешние условия нашей печати, ни, может быть, заметим, к сожалению, даже существующие вкусы публики не обещают успеха нашему предприятию; и вследствие этого мы намерены ограничиться изданием только того, что было уже нами заготовлено. К числу этих изданий принадлежит настоящее издание сочинений Бентама.
     Первый том, выпускаемый нами теперь и который может составить особое целое, заключает в себе три из главнейших произведений Бентама, представляющих развитие его основных воззрений в области права и нравственности. Во 2-м и 3-м томах мы надеялись бы познакомить читателей с Книгой Софизмов, с Констит. Кодексом, с Философским Исследованием Награды, со статьями о печати и о присяжных, с Деонтологией, с письмами Бентама к имп. Александру и др. - словом, с главнейшими характеристичными произведениями этого писателя, выбранными из обширного многотомного издания Боуринга и известной французской редакции Дюмона, сопровождая это объяснительными статьями, необходимейшими библиографическими указаниями к биографии Бентама.
     Таков план нашего издания, рассчитываемый на удовлетворение потребностей серьезного читателя. Нам хотелось бы думать, что предпринимаемое издание встретит поддержку, которая необходима для самого его продолжения: в противном случае, нам приходилось бы думать, что мы ошиблись, и что этот герой логики, как называет Бентама известный Роберт Моль, есть писатель излишний для русского читателя.
     Материалы для второго тома частью уже готовы, и выход в свет 2-го и 3-го томов будет зависеть от вышеуказанных обстоятельств. На удовлетворительный сбыт обоих этих томов мы не можем рассчитывать и потому намерены издать их только тогда, когда получим некоторую известность, что в публике есть желание иметь на русском языке «Избранные Сочинения Бентама» в трех томах.