ПРЕДИСЛОВИЕ

     Суд присяжных, как и все общественные институты вообще, подлежит закону прогрессивного развития. Традиционная форма этого суда, сложившаяся в Англии и перешедшая из этой страны на континент Европы, не представляет сбою что-либо такое, до которого ни все изменяющее время, ни присущая цивилизованным обществам потребность в улучшении существующих учреждений касаться не должны.
     Существо института присяжных заключается в участии временных, не должностных, избранных из среды общества судей в отправлении уголовного правосудия. Ближайшее же определение отношений между этими временными судьями и постоянным юридическим составом суда, а также установление круга их судейских прав (решают ли они только вопросы о фактах или также о праве, об одной виновности или также о наказании и пр.) зависит от тех особенностей быта, от юридических взглядов каждого данного народа, под влиянием которых слагаются процессуальные формы среди него.
     Из заключающихся в настоящем сборнике статей, первой и последней, видно, как мысль о преобразовании традиционной формы присяжного суда в смысле теснейшего слияния юридического и неюридического элементов в интересе более правомерного отправления правосудия, возникшая в начале семидесятых годов в Германии и потерпевшая там неудачу, вследствие того что общество не сочувствовало такой реформе, как эта мысль осуществилась 20 лет спустя в некоторых из демократических республик Швейцарии под давлением общественного мнения.
     Я не думаю, чтобы в настоящее время в России существовала потребность в изменении формы присяжного суда, введенной судебными уставами. Напротив того, такое преобразование явилось бы чем-то недостаточно обоснованным. То, что теперь приводится в невыгоду присяжного суда, было известно и до введения судебных уставов. Ничего нового не прибавилось. Следовательно, оно могло быть принято во внимание при судебной реформе нашей законодателем, решившим, тем не менее, ввести этот институт, который на практике оказался не хуже того, что можно было ожидать при современной степени культуры русского общества, а скорее, лучше.
     У нас сознается потребность не в коренной реформе, какая произведена, например, кое-где в Швейцарии, а в частичных процессуальных улучшениях. Однако и нам не мешает отметить себе для будущих соображений наших, что могут существовать различные формы участия не юридического элемента в отправлении уголовного правосудия. И по этому предмету настоящий сборник представляет некоторый материал.
     Хотя в первой статье высказываются взгляды не вполне согласные с теми, которые выражены в последующих статьях, написанных много лет спустя, тем не менее, я не опасаюсь укора в неустойчивости убеждений. Перемена во взглядах моих, заключающаяся в признании полезности более тесного слияния юридического и не юридического элементов уголовного суда, а также привлечения присяжных заседателей к участию в определении наказания, - эта перемена произошла под влиянием многолетних наблюдений моих над механизмом суда с присяжными и размышлений, склонивших меня к выводу. Что крайне искусственно и несогласно со стремлениями современной уголовной юстиции отделение виновности от наказания, - предоставление одним судьям определять, виновен ли обвиняемый, и возложение на других судей назначения наказания, которое, чтобы не нарушать чувства справедливости, должно соответствовать всем личным чертам каждого данного нарушения уголовного закона.
     Но я остался верен принципу, что участие общественного элемента в составе уголовного суда является как бы жизненным нервом всего современного процесса. Оно обеспечивает живость и непосредственность разбирательства, внимательное отношение к особенностям каждого отдельного дела.
     Однако, кроме осуждения относительного достоинства той или другой формы присяжного суда, в статьях моих, писанных с 1895 г., высказывается другая, как мне кажется, существенная мысль, заключающаяся в том, что важнее всякого вопроса о форме суда - ограждение самого существа правосудия, требующего, чтобы судебные приговоры, в том числе и вердикты присяжных заседателей, оставались твердыми, непоколебимыми, а не устранялись по чьему бы то ни было усмотрению, под пустыми формальными предлогами.
     Между тем у нас вошло в обычай воспевать дифирамбы по адресу присяжных заседателей и тем обнаруживать как бы просвещенность собственных чувств - и вместе с тем относиться к их вердиктам с известною легкостью, превращающую весь институт в какой-то дым, в какую-то мечту…
     По этой части выработались даже своего рода специалисты, ловкие изыскатели различных «законных оснований» к отмене неудобных вердиктов присяжных, - деятели, имеющие при этом - что весьма курьезно - большой, по-видимому, успех среди близорукого шаблонного либерализма обоего пола.
     Рядом с воспеванием дифирамб присяжным заседателям валились измышления для каждого данного случая обвинения в разных неправильностях на наше многострадальное судебное ведомство и, между прочим, на наших тяжко трудящихся судебных следователей, которые действуют среди таких отрицательных условий, как нигде в Европе, - при отсутствии сыскной полиции, врачебной или иной экспертизы, при громадных пространствах, непроездных дорогах, безучастном обществе и т.п.
     Крайнее нерасположение к такого рода проявлениям бродило во мне давно. Но что вынудило меня взяться за перо было… как бы помягче выразиться… возбуждение, вызванное во мне в первой четверти 1895 года одним кассационным производством, необыкновенно быстро последовавшим за наделавшим много шума делом, так называемым преступлением по страсти (crime passionnel), которое рассматривалось в петербургском окружном суде с участием присяжных заседателей.
     Вместо того чтобы выразить сочувствие моим стремлениям, направленным к ограждению высших интересов правосудия, на меня напали с разных сторон, даже с таких, откуда всего менее следовало этого ожидать. Обходили то, что было самое существенное в моих словах, и старались, вопреки тому, что я всею жизнь делал и писал, составить мне репутацию «противника присяжного суда» со всеми сопредельными с этим названием представлениями.
     Но я, разумеется, остался ко всему этому совершенно равнодушен, так как имел в виду одну истину, которая не нуждается в знаках одобрения и не боится свистков.
     Теперь же я передаю на суд читателей то, что написал в разное время о настоящем и будущем института присяжных заседателей.

1 января 1897 г.