ПРЕДИСЛОВИЕ
 

Переведенная мною книга носит в оригинале заглавие: A general view of the criminal law of England. London and Cambridge. 1863. Автор ее кровный юрист английский, сын и внук юристов, член адвокатской корпорации Inner Temple, бэрристер и рекордер (судья) в местечке Ньюарк на Тренте Джемс Фиц-Джемс Стифен (James Fitzjames Stephen) изложил в следующих словах руководящую мысль и план своего труда:

     Так как настоящее сочинение имеет довольно особенную задачу, то я позволяю себе сделать несколько объяснений. Почти все юридические английские книги писаны для достижения одних чисто практических целей. Немногие из них посвящены образованию студентов; огромное большинство состоит из сводов, или из указателей, предназначенных для справок в кабинетах или в судах. Каждый из этих двух разрядов вмещает в себе множество сочинений об уголовном праве, столь превосходных по своей ясности и учености, что незачем и стараться увеличить их число. Каждый из этих двух разрядов отличается, однако, особенностями, которые оставляют место для трудов совсем иного рода.

     Настоящая книга не предназначена ни для практики, ни для приготовления к адвокатскому званию. Задача ее состоит в объяснении цели, направления и очертаний весьма важной части английских учреждений. Нет, конечно, отрасли права, которая имела бы большее нравственное значение и была бы теснее связана с коренными началами нравственности и политики, нежели та, в силу которой люди убивают, порабощают или иным образом мучат подобные им существа правомерно, обдуманно и хладнокровно. Нет сомнения, что можно изложить начала этой системы и общедоступно и вместе с тем интересно.

     «Взявшись за эту работу, я не заботился о полноте и старался, по возможности, избегать подробностей нехарактеристических. Я ссылался на авторитеты только тогда, когда это нужно было для примеров и притом весьма редко. В теоретической части моего труда я не ссылаюсь ни на кого. Надеюсь, что из этого умолчания не будет выведено заключение, будто я добивался оригинальности в началах и доводах. Эти начала и доводы были многократно защищаемы весьма известными писателями, хотя, может быть, не в связи с тем особенным предметом, которому я пытался их применить».

     Книга Стифена предназначена не для практики, она не годится для справок, она предполагает в читателе некоторое знакомство с главными очертаниями английской конституции, она имеет теоретическое содержание и вмещает в себе весьма многое при своем относительно невеликом объеме: историю английского уголовного права, его теперешнее состояние и проекты реформ, части общую и особенную уголовного права материального, судопроизводства и теорию доказательств, основанную на теории познания, наконец, изложение нескольких замечательнейших уголовных процессов. Сверх сжатости и обилия содержания сочинения Стифена, была еще одна причина, склонившая меня заняться переводом этой книги. Интересуясь учреждениями английскими, по их всемирно-историческому значению, публика наша заимствовала до сих пор все известия об них из вторых рук, в прежнее время от французов, потом преимущественно от немцев, от Гнейста, Фишеля, Миттермайера. Но понятно, что узнавать учреждения какого-либо края из рассказов иностранцев, значит, то же самое, что ознакомиться с каким-либо литературным произведением, не по подлинному ему тексту, и даже не по подстрочному переводу, а по чьей-либо переделке. Переделка может быть очень хороша, но подлинник, все-таки, лучше.

     Законы и учреждения английские суть сочные произведения превосходной почвы, плод жизни весьма разнообразной и богатой содержанием. Подобно всем великим созданиям человеческого творчества, они, с одной стороны, весьма национальны, с другой стороны, способны к безграничному, космополитическому распространению. Лучшие силы народа не ушли в бездонную глубь мира идей, как у немцев, но направились на деятельность внешнюю, деловую и на выработку общественных отношений. Вследствие необыкновенно благоприятного стечения качеств даровитой расы и внешних условий ее развития построился порядок общественный, изумительный по своей прочности, устойчивости и самый свободный, какой когда-либо существовал, в котором самый широкий простор предоставлен энергии единичной воли. Порядок этот складывался с величайшим трудом, вследствие упорной борьбы противоположных начал, медленно и поштучно, без перерывов, скачков и заимствований, которых не у кого было делать. Есть, или по крайне мере, была у нас, одна литературная партия, которая выражала желание, чтобы развитие народа совершалось из одних древне-народных элементов, без посредства и влияния иноземной культуры. Английское законодательство представляет тип вполне подходящий под этого рода требования. Англия отделена была от материка и волнами морскими и еще больше своею историей, которая началась с нормандской деспотии и доходила потом до республиканских почти форм быта, между тем как на материке Европы события шли от феодализма к монархической централизации. Англия должна была пробавляться своими только средствами, брать тощие, сухие, бедные формы своего обычного права, размягчать их, растягивать, класть на прорехах заплатки из статутов, добавлять недостающее посредством натянутых толкований и фикций.

     Ход развития английских законов и учреждений определил собою и ход развития науки английского законоведения. Эта наука осталась и остается до сих пор исключительно национальною. Она не странствовала по чужим землям, мало училась у римлян и греков, плохо знает, что делается у материковых соседей Англии, а если и забегала когда-нибудь вперед положительному законодательству, то лишь на несколько шагов. Она бедна философскими элементами, а так как она занималась исключительно своим, не заглядывая в иностранное, то все теории, которые она строит, суть не более как отвлеченная от существующего в Англии порядка вещей. Ее требования невелики и нерадикальны, потому что её идеалы не лежат в отдаленном, а в ближайшем будущем и состоят из имеющегося уже порядка  немного упрощенного и очищенного. Но, с другой стороны, она не сходила с форума и передает с совершенной точностью ровно бьющийся пульс мощной и здоровой жизни общественной.

     При таких условиях, невозможно и ожидать в Англии появления индивидуально-великих юристов, кабинетных ученых в роде Савиньи и Ганса. Английские юристы большей частью дельцы-практики, превосходно знающие и умеющие передать что у них, как и из чего образовалось. Таков и Джемс Фиц-Джемс Стифен. Он совершенный позитивист, для которого вовсе не существуют метафизические вопросы, каковы например, вопросы о свободе воли, о цели наказания, о пределах карательной власти государства. Наказание говорит Стифен (гл. четвертая, стр. 127) приносит двоякую пользу: оно предупреждает преступление посредством устрашения; оно дает притом, удовлетворение чувству мести. Наказание так относится к чувству мести, как учреждение брака к половой похоти. И понятие преступления и наказание состоят в полной воле и распоряжении законодателя. Преступлением считается только то, что запрещено под страхом наказания, причем противообщественный характер запрещаемого деяния не составляет необходимого условия запрещения. Многие безнравственности не предосудительны потому, что не наказывались. Многие деяния, потому только возбуждают негодование, что долгое время наказывались, например, ересь. Дуэлей мало бывает в Англии, потому что бой смертоносным оружием называется как murder. Сотни тысяч воздерживаются от убийства потому, что гнушаются им, гнушаются же они им, потому что убийцы подвергаются смертной казни повешением (гл. IV стр. 128). Элемент нравственный может отсутствовать во многих законодательных запретах, наконец, может случиться даже положительное столкновение между уголовным запретом и нравственностью (стр. 131). Таких мест много у Стифена. Из них можно бы заключить, что он приверженец крутых, деспотических мер и человек весьма нелиберальный. Подобное заключение было бы ошибочно. Самые резкие из этих выражений имеют совершенно иной смысл в устах англичанина, нежели в устах всякого другого человека. Этот же самый террорист радуется смягчению наказаний (стр. 93), является восторженным хвалителем английского судопроизводства, за его снисхождение к несчастью, хотя бы это было несчастие преступления (закл. VI гл.). Стифен не опасается крутых мер, потому что настоящий sovereign в Англии, не кто иной как парламент; парламент всевластен и мог бы, конечно, постановить законом, что третье дитя в каждом семействе должно быть немедленно повешено (глава IX). Но Стифен знает, что парламент этого не сделает.

      В нашей стране - Англии и в наше время оба эти вопроса совпадают и образуют нераздельное одно (стр. 127). Само определение, что преступление есть деяние запрещенное законодателем под страхом наказания, если вникнуть в него внимательнее, далеко не так просто и ясно, как могло бы показаться с первого раза, потому что между законодателем и подсудимым становится судья, который толкует смысл законодательного запрета, с такою независимостью и с таким авторитетом, что совершенно справедливо считается вторым законодателем. По самой окраине уголовного права идет полоса так называемых мисдеминоров - проступков, определенных только по названию, а не по составу, совершенно туманных и растяжных, каковы nuisance, libel, conspiracy, под которые в минуты сильнейшего преобладания правительственной власти, корона пыталась подвести всякую вообще оппозицию. В области более тяжких преступлений, наука английского уголовного права - дочь судебной практики, так определила состав этих преступлений, что в него входят элементы, ускользающие от законодателя и констатируемые только судьею, например, так называемые malice. Для полноты состава преступления по английскому праву требуются не только известные движения внешние, не только связующие эти движения воедино намерение и свободная воля, но еще специально противозаконное настроение сознания или malice, злоумышленность, которой определение в каждом отдельном преступлении исключительно принадлежит судье и присяжным.

     Стифен великий поборник судейского законодательства и широкого простора судейской власти. Сознавая все неудобства от несистематичности английского уголовного права, и выгоды от его упрощения, он не решается, однако, требовать новой полной его кодификации (глава IX). В весьма сжатом и кратком учении об общем составе преступления (глава III) особенно интересна, по своей необыкновенной простоте и практичности, теория невменяемости по причине сумасшествия. Менее для нас важна, любопытная только в историческом отношении, особенная часть английского уголовного права, самая слабая и отсталая, исполненная диких, странных, уродливых на наш взгляд понятий, доморощенных произведений английской почвы.

     Гораздо совершеннее и занимательнее главы, посвященные уголовному судопроизводству, в которых, обрисовав немногими, но меткими чертами процессы французский и английский, Стифен с искусством глубокого знатока и беспристрастного критика берется оценивать достоинства и недостатки английского порядка. Но лучшая часть книги, без сомнения, та, которая посвящена теории доказательств (главы VII и VIII, составляющие около 1/4 всего сочинения). В течение веков, вследствие упорной работы многих поколений судей и без всякого почти вмешательства со стоны законодательной власти, возникла и сложилась стройная система правил о доказательствах, образец логики, торжество здравого смысла.

     Значение этой теории только теперь уясняется, по мере того, как начинают сознавать всю неудовлетворительность французского jury, решающего вопрос о вине, по одному безотчетному, чуждающемуся всякого руководства, впечатлению. У Стифена не только эта теория представлена очень рельефно, в сжатом виде, в главных ее очертаниях, но ей предпосылается весьма интересная и чисто английская, естественная история убеждений, в которой особенно сильно и резко оттенен один из факторов всякого убеждения - элемент личной воли убеждающего лица. В основе всякого человеческого деяния лежит известное убеждение; притом те только деяния увенчиваются успехом, которые истинны, то есть согласны с действительностью. Этим последним обстоятельством Стифен, как истый англичанин и настоящий утилитарист объясняет жажду истины, стремление к ней человека.
 

В. Спасович

27 октября 1865 г.