ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

     Настоящая книга дает перевод лишь двух глав обширной работы Тарда La philosophie penale. Эти две главы представляют законченное и цельное изложение взглядов автора на важнейшие вопрос науки уголовного права - о «преступлении» и «преступнике». Будем надеяться, что издаваемый перевод поведет к большему ознакомлению русской публики со взглядами той новой социологической школы в криминологии, к числу сторонников которой принадлежал безвременно умерший Тард.

М. Гернет

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ПЕРЕВОДУ

     В одной из своих речей, произнесенной на местном торжестве в небольшом провинциальном городе Sarlat, в котором Тард провел значительную часть своей жизни, он говорил о свободе. Заметив, что есть люди, которые полагают свободу в силе и считают порабощением умаление престижа власти или военное поражение, и что для таких людей существует выбор только между тиранией и рабством, Тард закончил свою речь следующими фразами: «Я вам дам верное определение свободы… Видите ли вы из-за окутавшей вас тьмы, там, вдали, в тумане прошлого, этот тусклый светоч, этот мерцающий огонек, эту маленькую восходящую звезду? Когда-то она уже светила земле. Придет время - она загорится с новою силой, когда мир устанет в погоне за счастьем на всех путях, кроме пути сердца, истомится в поисках социального мира посреди ожесточенной борьбы эгоизма и разнузданности интересов, и потеряет веру нечестивый парадокс, будто без любви можно достигнуть мира, счастья, равенства и своды! Не считайте иллюзией и не принимайте за падающий метеор эту звездочку, эту маленькую небесную лампаду. Не гасите ее, вы, - пастухи, рабочие, все обездоленные сего мира! Поверьте мне, свобода это - братство, свобода это - любовь!» Вот слова, которые, быть может, было бы достаточно привести, вместо предисловия, для того, чтобы дать читателям представление о духовном облике автора, часть сочинения которого предлагается их вниманию. В них, в этих словах, сказался весь Тард: как человек, обладавший большой нравственной чуткостью, подкупающей добротой и необыкновенно привлекательной душевной мягкостью; как поэт, умевший писать только красиво, переплетая свое изложение то лирическими отступлениями, то смелыми, но всегда удачными и художественными образами, и как оригинальный истолкователь той общественной философии, в основе которой лежит оптимистическая вера, что основной социальный закон есть «ассоциация для жизни», а не борьба за жизнь, и что солидарность, а не социальные противоречия, составляют залог прогресса человечества.
     Тонко чувствующим, гуманным человеком, социологом-оптимистом, поэтом, умеющим каждой мысли придать картинную форму, Тард остается и тогда, когда разрабатывает вопросы, составляющие предмет науки уголовного права.
     Среди криминалистов-социологов Тарду принадлежит такое же крупное место, как Ломброзо среди криминалистов-антропологов.
     В то время как Ломброзо, который признает Тарда за самого остроумного и самого блестящего критика своих теорий, создал взгляд на преступника, как на роковое порождение природы, и на этом взгляде построил свое учение о прирожденном типе преступника, Тард видит в преступнике прежде всего профессиональный тип, который находит себе объяснение, главным образом, в общих законах подражания и приспособления. Человек не рождается преступником, а делается им, сначала поддаваясь заразительной силе примера и затем приспосабливаясь к тому новому положению, которое создается для него фактом совершенного преступления.
     Если Ламброзо обрекает криминалиста почти на безнадежную борьбу с органическими силами природы, то, напротив, у Тарда читатель найдет глубоко оптимистическое убеждение, что цивилизация, как «цельная совокупность веры и знания, всех форм труда и власти, всех различных видов инициативы», представляет собой могущественную коалицию против армии преступников.
     Обаятельная нравственная личность Тарда выступает в характере тех аргументов, которыми он нередко подкрепляет свои уголовно-правовые теории; эти аргументы - голос сердца, моральное чувство. По взгляду Тарда, необходимым условием ответственности нарушителя закона является его социальное сходство с окружающей средой, потому, что нравственный императив требует для применения наказания установления солидарности в желаниях и убеждениях (desires et croyances) между преступником и тем обществом. На законы которого он посягнул. Человек, по своеобразному воззрению Тарда, только тогда вполне виновен, когда в глубине души, в силу тех понятий о добре и зле, которые воспитала в нем окружающая среда, он сам осуждает содеянное им. Тард энергично восстает против утилитарных учений о целях наказания. Он думает, что видеть в наказании только процесс элиминации преступника или восстановление нарушенного правопорядка - это значит хотеть, чтобы отношения криминалистов и вместе с ними всего общества к совершенному преступлению имело чисто интеллектуальный характер и было лишено всякой эмоции. По его мнению, криминалисты утилитарного направления забывают, что разум сам по себе инертен и что только чувство представляет собой двигательную силу человеческой мысли и человеческого общества. Он осуждает смертную казнь, потому что «сердце протестует и восстает против нее». Самым сильным доводом против смертной казни Тард считает не соображения ее безопасности для общества, а то моральное и эстетическое отвращение, которое она вызывает. «Я долго, - признается Тард, - пытался преодолеть в себе чувство ужаса перед смертной казнью и не мог».
     «Преступник» и «Преступление» - две главы из знаменитой книги Тарда «La philosophie penale». Как и все, что вышло из-под пера Тарда, она написана изящным стилем, богата смелыми образами и переполнена примерами из самых различных областей знания. Словом, ее изложение отличается теми же чертами, которые свойственны всем трудам Тарда и которые настолько выделяют их из произведений других криминалистов и социологов, что имя их автора не трудно узнать, не справляясь с подписью. В этом отношении Тард похож на своего славившегося энциклопедическими познаниями предка - каноника Жана Тарда, который однажды, будучи принят вместе с другими духовными лицами римским папой, так удивил последнего своими ответами, что тот, не зная его, воскликнул: «Tue s Tardus aut Diabolus!» («Ты - Тард или сатана!»).

Н. Полянский