ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

     Подобно живым организмам, научные теории имеют свой период созревания, предшествующий их практическому осуществлению и подготовляющий последнее.
     Основная идея уголовной антропологии, что преступники, особенно преступники наиболее опасные по своему дикому и антисоциальному эгоизму, суть существа ненормальные, которых надо удалить из общества и, если возможно, вылечить, но которых бесполезно оскорблять и «карать», - эта идея стояла и стоит в противоречии с нашими умственными навыками и обычными чувствами. Вот почему мизонеизм ученых и общества оказывает ей сильное и упорное сопротивление.
     Уголовная социология, которая делает целый ряд социальных, моральных и юридических выводов из данных уголовной антропологии, встречает на своем пути, помимо указанного мизонеизма, еще вековые судебные и административные учреждения, которые, согласно новым доктринам, должны подвергнуться радикальным преобразованиям.
     Поэтому естественно, что после первых блестящих успехов учения о преступном человеке, - учения, постоянно подтверждавшегося ежедневными наблюдениями над виновниками кровавых насилий или обманов, для новой школы наступил период, подготовляющий ее торжество.
     Медленно, но плодотворно изменяют истины уголовной биологии и социологии те взгляды на преступника и на меры предупреждения преступлений, которые живут в глубине общественного сознания и в сознании судей и законодателей.
     Статистические данные, указывающие, что преступность растет, несмотря на разные репрессивные меры, и художественные произведения, живыми образами иллюстрирующие абстрактные положения науки, помогают этому созреванию новых идей.
     То здесь, то там, то в одной стране, то в другой, в Америке, в Англии, Франции или в Италии постоянно появляются реформы в сфере уголовного правосудия, реформы робкие и неполные, в ходе условного осуждения, приютов для душевнобольных преступников, специальных заведений для малолетних преступников, разных мер, заменяющих краткосрочное заключение, разных отступлений от принципа определенности срока заключения и т.д. и т.д., и все эти реформы суть первые попытки реализации тех научных взглядов, которые с каждым днем завоевывают себе все более доверия в обществе.
     Русское издание моей книги вызывает во мне чувство глубокого удовлетворения, и не только потому, что оно открывает моим идеям новое поле деятельности, очень обширное и богатое интеллектуальными и нравственными силами, но особенно потому, что оно служит новым симптомом распространения и нарастания сил новых учений.
     Ложная идея осуждена на смерть, каков бы ни был временный блеск ей проповедников.
     Истинная идея должна победить и жить, какова бы ни была оппозиция ей противников.
     Уголовная социология указывает и знаменует поворот уголовного правосудия к истине. И ее назначение – распространяться и постепенно изменять старые предрассудки общественного мнения и внушенные старыми доктринами способы борьбы с преступностью, столь же варварские, как и бессильные. В свою очередь, эти старые доктрины когда-то, начиная со времен Цезаря Беккарий, устранили много предрассудков и несправедливостей.
     Русскому уму не придется преодолевать вековых академических традиций, всегда служащих сильным препятствием для распространения новых учений. Напротив, русский ум обладает способностью ассимиляции и творчества в гораздо большей степени, чем народы «классической цивилизаций».
     Поэтому я очень счастлив, что русское общество, благодаря этому изданию моей работы, может оказать моим идеям ту высокую интеллектуальную поддержку, без которой движение научных истин вперед совершается слишком медленно и трудно.
     И я тем более могу надеяться на это, что русские ученые не только склонны принять новые доктрины, но еще задолго до появления этого издания содействовали прогрессу уголовной биологии и социологии своими прекрасными, высокоталантливыми работами, которые изучались и служили предметом восхищения во всех цивилизованных странах.
     Пусть же это русское издание моей книги распространит верное представление о новом учении в русском обществе и за пределами университетов, этого я искренно желаю моим переводчиком, редактору и издателю и пользуюсь при этом случаем засвидетельствовать мою симпатию к их великой и благородной стране.

Энрико Ферри
Рим. Октябрь 1907