ВВЕДЕНИЕ
 

     Уголовное право обращено только к тому из подданных государства, кто нарушил запрет уголовного закона, при условии возможности «понимать свойство (физическую сторону) и значение (юридическую сторону) им совершаемого, или руководить своими поступками».

     Этим определением, принимаемым в той или другой форме всеми законодательствами, и очерчивается содержание понятия личности, как объекта карательного правоотношения.

     Не трудно видеть, что в таких рамках, во-первых, охвачено целое личности: ее отдельное проявление (момент направления деятельности на нарушение), в связи с определенным запасом внутренних расположений от прежних опытов жизни (возможность понимать свойство и значение совершаемого и руководить своими поступками; во-вторых, что это целое означает определенное (юридическое), не теряющее своего самостоятельного значения, выражение социально-психического состояния субъекта, во взаимоотношении с которым только и определяется преступность (подданство).

     Как особливое выражение духовной личности вообще, преступность рассматривается законодателем:

     а) со стороны формы развития сознания, или как сила понимания и руководствования собою в отвлечении от ее содержания. Здесь имеются в виду процессы духовной жизни (течение представлений, чувствований, волевых актов) и их взаимоотношение вообще, безотносительно к уровню развития и стороне направления. Законодатель останавливается на этой точке зрения, говоря о самостоятельности и связи отдельных представлений и чувствований, и обусловленности такого развития волевыми усилиями человека (психологическая точка зрения);

     б) как определенное содержание социальных и индивидуальных представлений, чувствований и волевых сил субъекта. Закон касается этой стороны духовной личности, различая в преступности общественный (преступник как член общества, подданный) и индивидуальный (преступник, как отдельная личность) моменты (социологическая точка зрения);

     в) наконец, как более узкое содержание общественных и индивидуальных черт, в той части их разветвления, которая образует правовое сознание человека (особенное содержание сознания, указываемое требованием понимания именно юридического значения совершаемого, и соответственным тому ростом силы руководить собой) (юридическая точка зрения).

     В таком расчленении рисуется нам содержание понятия личности, как объекта карательного правоотношения. В целом пред нами: а) известное психологическое воззрение законодателя на природу духовной жизни вообще, и объясняемая тем (психологическая точка зрения); б) самостоятельность и широкая связь определенного содержания преступности с другими внутренними сторонами личности (моральной, религиозной, эстетической), притом как общественными, так и чисто индивидуальными (социально-юридическая точка зрения).

     Таков остов содержания понятия личности, как объекта карательного правоотношения. Его очертание лежит уже в исходных определениях закона, которые были приведены выше (п. I). Более ясное выражение получает он, однако, из дальнейшего развития законодательной воли. Здесь же отвлеченная структура намеченного содержания, мыслимого для всякого места и времени, получает определенные краски действительности.

     Само собой разумеется, что в реальной жизни, при условиях места и времени, ближайшее очертание личности преступника, с отражением в ней всего внутреннего состояния человека, изменчиво.

     Говоря вообще, чем дальше идет развитие общественной жизни, тем шире и общее людское единение. Отсюда, тем выше развитие волевых сил человека, а также тем большая индивидуальность личности.

     В связи с этим одинаковые изменения в личности преступника, которая в своей особливости стоит в тесном отношении ко всему быту данного общества, прежнее, более узкое и частное сознавание нарушения (не убей свободного, не оскорби данного религиозного чувств и т.д.), с ближайшим отражением в нем тесно-определенных религиозных, моральных, эстетических и т.д. чувств человека, при таковом же отношении индивидуальных черт деятеля (что в свою очередь вело к более узкому содержанию наказания в безусловно-определенной санкции закона) - сменяется ближе к нашим дням более общим сознаванием преступного (не убей в более широком содержании), в связи с отдаленным отражением в нем какой-нибудь отдельной религии или нравственного мировоззрения, и при меньшем же отражении индивидуального своеобразия личности (отсюда условно-определенная санкция уголовного закона, и больший простор для судьи в оценке индивидуальной стороны преступности).

     Наряду с таким изменением, и как условие его, изменяются и определения законодателя о силе способности руководить собой, требуемой для преступника. При менее напряженном обороте общественной жизни прежних дней, законодатель выделял в преступную уже волю подростка,  с другой стороны не видел нарушения в неосторожном, даже запальчивом учинении зла. К нашим дням, по причине роста внутреннего напряжения в общественной жизни, закон относит дальше границу уголовной дееспособности, и одновременно расширяет свои запреты и на неосторожные злодеяния.

     Так намечает и затем развивает закон содержания понятия личности преступника. И первая задача исследователя - обратиться к изучению положительного права, для извлечения отсюда ближайшего ответа на поставленные выше вопросы: что такое сознательное (как действительное или возможное) направление деятельности на нарушение, в какой связи оно с другими общественными проявлениями личности, насколько обнимает индивидуальные особенности субъекта, наконец, как оценивается со стороны формы развития сознания вообще?

     В последнем отношении законодатель высказывает известный взгляд на природу духовной жизни, и от положительного права открывается естественный переход ознакомлению с течением внутренней жизни вообще, для уразумения основательности  психологической точки зрения законодателя.

     Обращение к психологии есть выход из пределов строго юридического исследования, сфера которого замыкается указанным выше анализом. Но как показывает само дело, и как красноречиво свидетельствует наука уголовного права, такой выход неизбежен.

     Если уголовное право призвано служить делу жизни, то оно должно быть понятным для жизни, которая открывает себя не в раздробленности отдельных, не связанных меж собою, сфер духовного существования, - юридического, морального, религиозного и т.д., - а в многообразии единства, которым запечатлены эти сферы, и которое означает духовную жизнь вообще.

     Представляя вывод из определенного взгляда на последнюю, юридическое обобщение о личности преступника всегда, конечно, оставляет вопрос - почему? И мы думаем, что тот, кому дорога действительность, кто ищет твердо опоры для догм положительного права, непременно должен не изучать, конечно, а пользоваться данными о развитии духовной жизни вообще. Иначе он не только будет работать вдали от жизни, но и иметь под ногами (в лице необъясненных определений закона) такую зыбкую почву, которая может повлечь за собой падение, если от имени всей жизни криминалисту будет указана ложность выводов положительного права. Уходить далеко за примерами нечего. Недавнее развитие учения онтрополого-криминалистической школы, несмотря на полное противоречие ее советов тому, что знает правопорядок, кажется, достаточно свидетельствует, насколько прочно положение того, кто не хочет знать более широких обобщений, и кому именно с этой стороны и указываются иные горизонты.

     Мы не разобщаем, далее, теоретической важности и практического значения выяснения более общего воззрения законодателя на природу духовной жизни. Уже судящий нуждается в последнем, ибо открыть в кодексе подробности вывода из общего взгляда на духовную личность, можно только при помощи знания того, от чего сделан этот вывод. Затем, не имея сил дать ответа на вопрос, - почему так постановляет законодатель? - уголовная юстиция должна потерять значительную часть своего влияния в глазах общества, которое не перестало искать общего смысла мероприятий правопорядка, и не находя его, тем легче может отвернуться от «устарелых» определений закона, - явление, как раз наблюдающееся в наши дни.

     Мы можем ограничиться сказанным, и указать дальше на науку уголовного права, которая, решая вопрос о свободе воли, искони занята оценкой психологической достоверности основных взглядов законодателя. То обстоятельство, что некоторые представители ее не пользуются здесь данными психологии, а довольствуются вульгарными наблюдениями, только умаляет значение их исследования, нисколько не свидетельствуя против его естественной необходимости.