ВВЕДЕНИЕ
 

     Практические обязанности исламизма, называемые основами религии (аркан-уд-дин), состоят из ташаххуда, или формулы: нет бога, кроме Бога, и Мухаммед Пророк Его.

     Таким образом, богоугодность жизни всякого мусульманина зависит не только от совершения того, что приказано или рекомендовано, но и от воздержания оттого, что запрещается или не рекомендуется. Так как без знания сообразоваться с этим очевидно нельзя, то для мусульманина известные знания также являются фарзом. Начиная с молитвы он должен познакомиться со всем, что необходимо для правильного выполнения всех религиозных обязанностей.

     В сущности говоря, чтобы быть хорошим мусульманином, требуются громадные, недоступные для массы знания, так как исламизм, в его практическом применении, есть самый сухой и безосновательный формализм, и, что является особенно прискорбным, это то, что формализм этот в своей настоящей мере не лежит в духе религии и не заповедан также ее основателем, он совершенно искусственно создан отчасти дальновидными политиками, отчасти благочестивыми невежами.

     Читая описание выполнения различных религиозных обязанностей, мы будем встречаться с таким странным, иногда совершенно бессмысленным и нелепым, иногда прямо являющимся бессознательной насмешкой над божеством, - формализмом, что можем лишь в удивлении молчать. Зачем? Почему? Спрашивать бесполезно. В иных случаях это объясняется тем, что так именно делал Пророк, а в иных совсем никак не объясняется. Сунна - так говорил или так делал Пророк - руководитель всей жизни мусульманина, и высшее благочестие заключается в том, чтобы во всем, в самых мелких и ничтожных действиях и поступках, подражать Пророку, и притом подражать лишь чисто внешним образом, нисколько не задумываясь над причиной того или другого действия, которое с такой благоговейной тщательностью воспроизводится.

     Даже добровольные действия строго размеренны и включены в такие рамки, которые не позволяют сохранить и тени добровольной инициативы. Поэтому все добровольное у мусульман обращается в сверхдолжное. В самом деле, добровольная молитва может быть совершена в определенные часы, и в каждый час может быть совершена лишь определенная молитва. При слишком формальном отношении к Богу, при этикете более строгом, чем при самом чопорном дворе, казалось бы, добровольная молитва дает возможность излиться лучше, но нет этого: добровольная молитва является только сверхурочным трудом с оплатой по строго определенной таксе. Молитва, как и всякое доброе дело, подлежит оплате: или начислению добрых дел, или сложению грехов. В мусульманской молитве очень часто повторяется: «я молился, Господи, засчитай мне этой», и даже рекомендуется это повторять. При молитве за умершего говорят: «засчитай, Господи, награду за мою молитву такому-то имяреку».

     «Религиозная система, объявляющая, что действительность молитвы зависит всецело от омовения и что омовение недействительно, если оно не совершено в строго определенном и неизменном порядке, прямо рассчитана на то, чтобы сделать людей формалистами, и ничего более». С таким мнением трудно не согласиться. К этому надо прибавить еще одно обстоятельство, которое немало способствует неподвижности исламизма: это смешение большинством религиозных обязанностей с догматами веры. Религия может плодотворно процветать только тогда, когда она является доступной для массы, а не для отдельных личностей. Есть немало мусульман, которые не знают ничего из Корана, - как они могут молиться, какой молитвой? И все, что остается для них, это - омовение, - вымыться же доступно всякому. Поэтому-то для очень многих исламизм заключается лишь в пятикратном омовении, да и это последнее зачастую совершается очень небрежно.

     Мы рассматриваем здесь исламизм с практической точки зрения, - таков уже предмет этого тома, а не с отвлеченной: мы не модем и не должны здесь ограничиваться мнениями передовых умов ислама, среди которых были и знаменитые догматики, и выдающиеся мыслители. Мы должны оглядываться на массу, для которой имена Газали, Шахрастани, Маварди и др., столь хорошо известные европейским ориенталистам, лишь звук пустой. Описывая религию, какою она должна быть в теории, мы должны показывать и то, какою она является на практике. А практика эта, как мы уже сказали, свелась целиком к самому безнадежному формализму.

     И основателен ли весь этот формализм с точки зрения теоретической религии? Можно ли действительно вывести его обязательность из Сунны? Мы можем ответить на это только отрицательно: нет и нет.

     Сам Пророк говорил, что «трудные вещи влекут за собой облегчение», т.е. что в известных случаях разрешается и даже должно прибегнуть к уклонению от общего правила и примениться к обстоятельствам. Этот хадис-афоризм, как мы увидим дальше, имеет громадное значение в мусульманском законоведении, и применение его дает возможность разрешить много частных случаев, отступая от общего правила, но с тем вместе не нарушая ничуть стройности системы.

     Сам Мухаммед вовсе не так узко понимал практику исламизма и хорошо умел применяться к обстоятельствам, но он только боялся ослабить вожжи, так как потом было бы уже почти невозможно сдержать распустившийся народ. В этом он был со своей точки-зрения совершенно прав: арабы были связаны с исламом лишь совершенно внешним образом, - никакой внутренней связи не существовало еще; и все, что могло ослабить эту ненадежную внешнюю связь, было, без сомнения, рискованно. Лучшее подтверждение этого можно видеть в том, что вскоре после смерти Мухаммеда значительное количество кочевых племен вновь вернулось к идолопоклонству и лишь силой оружия было приведено в лоно так скоро забытой ими веры.

     И эта закабаленность внешней форме, которую, с точки зрения религии, безусловно, следует считать отрицательной чертой, вместе с тем является силою политической системы. Это один из нескольких случаев, когда про исламизм можно сказать, что отчасти его сила заключается в его слабости.

     Едва ли подобные примеры могут хоть сколько-нибудь показывать, что Мухаммед желал такого утрированного формализма, в который уже вскоре после его смерти начал обращаться исламизм; в котором он застыл; который тяжестью ложится на душу лучших мусульман; протестом против которого было возникновение многих сект; и который современные мусульманские писатели признают худшим извращением религии и искусственным самоумерщвлением.