ПРЕДИСЛОВИЕ

     Много было писано у нас об общинном землевладении; много высказано в разное время мнений и за и против него; много так же развито противоречивых теорий насчет исключительной принадлежности или совершенной неизвестности его славянскому миру. Кажись, нечего бы более и возбуждать этого вопроса: иначе невольно впадешь в повторение того, что было сказано другими, станешь или защищать или нападать на общину, открывать в ней своеобразное проявление русского духа, или доказывать, что в создании ее русский дух решительно ни при чем; а все это до крайности надоело всем и никому более, как автору настоящего труда.
     Спрашивается после этого, какое же основание имеет он посвящать целое сочинение все тому же избитому вопросу, над которым потрудились в свое время и западники и славянофилы, и защитники и противники существующего общественного строя? Если бы автор не думал, что самый вопрос об общинном землевладении, по крайней мере у нас в России, до сих пор был поставлен на ложную почву, если бы он не надеялся вывести его до некоторой степени из области чувств в область положительного знания, если бы он не был глубоко убежден в том, что одно лишь историко-сравнительное изучение хода развития поземельной собственности способно объяснить причины и последствия повсеместного исчезновения коллективных форм землевладения, он, несомненно, предпочел бы отдать свое время исследованию какого-нибудь менее разработанного, хотя и не менее интересного вопроса.
     Разделяя судьбу общую всякого рода социологическим вопросам, занимающий нас вопрос долгое время не находил иного решения, кроме богословского или метафизического. Принадлежность всей земли Богу, творцу, а потому и собственнику видимого мира, и наделение Им избранных самим Небом лиц, - вот мысли, которые напрасно стали бы мы считать исключительным достоянием магометанской теологии, так как они проводятся всякого рода религиозными системами, не исключая и христианской. Сочинения отцов церкви и политических писателей схоластики, и в частности Эгидия Колонны, являются тому убедительным доказательством.
     По мере секуляризации политики богословские решения социальных вопросов вообще и в частности вопроса о возникновении частной собственности уступают место метафизическим. С одной стороны, Аристотель и все проникнутые его идеями юристы и политики, Руссо и Прудон в том числе; с другой, Локк и экономисты, путем произвольного обобщения некоторых частных явлений, признают основанием для собственности, первые насильственное занятие, вторые - труд. Как во всех метафизических решениях, так и в настоящем, ошибка заключается не в том, что в основание теории взяты несуществующие факты, а в том, что этим фактам придано ни мало не отвечающее им значение первичной и единичной причины мирового явления.
     Позже всего принимает на себя решения занимающего нас вопроса положительная наука. Специальные исследования, производимые в разных местах о позднем, сравнительно, возникновении частной собственности на землю, путем разложения коллективных видов недвижимой собственности, общинно-родовой и позднейших по отношению к ней, общинно-сельской и общинно-семейной; при чем, как трудовое начало, так и занятие или захват, оказываются не более, как второстепенными моментами в мировом явлении постепенного разложения архаического коммунизма.
     Период специализаций, какой переживают еще в наше время общественные науки, отразился, в частности, и на разработке занимающего нас вопроса. Мировое явление, распадение общинной собственности всюду низводимо было на степень частного факта, имевшего место самое большее в пределах той или другой расы и потому легко объяснимого прирожденными ей психическими особенностями. Учение о творческой роли «народного духа» по отношению к юридическим институтам ни в одном вопросе не нашло такого широкого применения, как в вопросе о преемстве видов поземельного владения. Германская историческая школа, выдвинувшая его на первый план, нашла в этом отношении адептов себе и в лагере наиболее враждебных иностранным, в особенности же немецким влияниям, русских романтиков-славянофилов.
     Если в Германии впервые было положено начало тенденциозному объяснению институтов вещного права психическими особенностями того или другого народа, то в ней же возник и первый решительный протест против этого направления. Не выводя еще занимающего нас вопроса из сферы совершенно произвольной и опасной для него специализации, великий Маурер своими трудами проложил путь к положительному его решению в том смысле, что впервые указал на зависимость тех или других форм поземельного владения от степени общественного развития народа. Вызванная им к жизни школа постепенно доказала применимость его основных взглядов ко всему и каждому из народов арийской семьи, а талантливая компиляция Лавалье, не объясняя причин исчезновения коллективной собственности, обнаружила в то же время существование ее некогда или еще и в наше время у разноплеменных с арийцами народов.
     Таким образом вопрос о возникновении частной собственности постепенно выходит из сферы специальных решений, благодаря широкому применению историко-сравнительного метода.
     Нам показалось не бесполезным приложить и свою руку к возведению гипотезы, высказанной впервые Мауером насчет происхождения частной собственности из общей, на степень научного положения, к выяснению, как причин, породивших это мировое явление, так и созданных им последствий.
     Эта задача потребовала от нас на первых порах специализации наших работ. Нам пришлось задаться частными вопросами о причинах, ходе и последствиях развития частной собственности в странах, которые доселе не были включены исследователями поземельных отношений в область историко-сравнительного изучения. С одной стороны, Мексика и Перу, Алжир и Индия. С другой, Швейцария и некоторые местности Германии остановили на себе преимущественно наше внимание, первые, так как в них доселе продолжают держаться архаические формы поземельного владения и развитие частной собственности на землю совершается еще на наших глазах; вторые потому, что богаты остатками вымерших уже видов землевладения, остатками, бросающими яркий свет на первоначальную его организации. Только благодаря продолжительным занятиям в богатых официальными документами библиотеках Лондона и Парижа, только с помощью непосредственного знакомства с редкими мемуарами и доступной одним чиновникам индийского управления административной перепиской, возможно было достигнуть сколько-нибудь обстоятельного знакомства, как с современными формами колониального землевладения, так и с историей их возникновения и развития.
     Вторая половина труда потребовала с нашей стороны еще больших усилий. Знакомства с памятниками кантональных законодательств вскоре оказалось недостаточным; явилась необходимость в собирании местных распорядков общин, так сказать, волостных и сельских приговоров, а это в свою очередь потребовало неоднократных поездок и обширной корреспонденции. Деятельную помощь в трудном и опасном деле собирания народных юридических обычаев оказали автору местные исследователи и практические деятели. Многие из них, как напр. Народный поэт Фогель в Гларусе или адвокат Дешванден в Штанце, предложили ему устроить у себя бюро для местных справок по интересующим его вопросам. Отдельным общинам кантонов Швица, Ури, Унтервальдена, Люцерна, Цуга, Цюриха, Гларуса, Аппенцеля, Граубюндена и др. разосланы были просьбы о присылке общинных статутов и вопросные пункты насчет существующих способов общинного пользования. В свою очередь кантональные правительства получили приглашения прислать каждое свои законы об окружном и общинном управлении. Благоприятные ответы не замедлили явиться; категорический отказ был встречен со стороны лишь немногих общин лесных кантонов, ревниво охранявших свои внутренние распорядки от контроля, как они воображали, федерального правительства. Благодаря этой со всех сторон представившейся готовности служить научному делу, у автора оказалось в настоящее время до двухсот общинных статутов, регулирующие способы совместного пользования общинной землей. Этот материал постепенно был дополнен им в богатых библиотеках Люцерна, Цюриха и Эйнзидельского монастыря, так охотно открывающих доступ в себя даже иноземным специалистам.
     Расширяя постепенно сферу своего изучения, автор настоящего труда счел возможным подвергнуть новому пересмотру учения германских, английских и французских историков и юристов о ходе развития поземельной собственности в Германии, Англии и Франции. С помощью совершенно нового и богатого материала, какой представляют недавно изданные халтуларии, а также изученные им в архивах протоколы местных помещичьих судов, описания территориального состава поместий (terriers), списки оброчных повинностей крестьян или так называемые кустумарии и т.п. акты, автор имеет в виду дать историко-сравнительный очерк постепенного разложения коллективных форм землевладения не на одном лишь востоке, но и на западе. Всякий, знакомый с заглавием сочинения Мена «Деревенские общины на востоке и западе», придет к заключению, что задача, преследуемая автором, однохарактерна с той, одна постановка которой составляет уже заслугу этого талантливейшего из современных историков. Автор со своей стороны не скроет от читателя, что самая мысль об историко-сравнительном изучении процесса развития поземельной собственности возникла у него под непосредственным влиянием. Как чтения, так и разговоров с Меном. В то же время он думает, что, при сходстве некоторых основных взглядов, он расходится радикально с автором «Деревенских общин» по вопросу влияния искусственных причин на разложение общинной формы владения землей. Главный упрек, который он позволяет сделать человеку, являющемуся во многих отношениях его учителем, состоит в том, что последний совершенно игнорирует роль, какую поземельной политике европейских государств пришлось играть в процессе разложения общинного землевладения в среде народов, постепенно подпавших их владычеству и, в частности, у индийцев. Рядом с этим существенным различием автор считает себя вправе указать еще одно. Книга Мена является скорее постановкой, нежели решением вопроса. Постановка эта шире, чем у автора настоящего труда, который суживая свою задачу, рассчитывал на возможность более обстоятельного ее выполнения в фактическом отношении.
     Еще одно личное замечание. Широта задачи при всех ее ограничениях заставила автора избегать всякого рода эпизодических вставок, могущих подчас представить более обстоятельное развитие отдельных мыслей. Она заставила его довольствоваться нередко лишь немногими примерами, скупо расточать цитаты и держаться сжатости в самом изложении. Последний недостаток, на который не раз было указываемо автору, легко может затруднить чтение его книги; тем не менее автор позволяет себе думать, что в наше время, когда так много пишут толстых книг, некоторая ограниченность в объеме, дающая читателю возможность экономить время, пожалуй, и не будет поставлена в вину.
     Издавая первую часть своего труда, всецело посвященную изучению форм поземельного владения в колониях, автор с благодарностью вспоминает о готовности, с какой главное управление по делам Индии (Indian office) спешило доставить ему многотомный, весьма ценный и при иных условиях недоступный ему материал. Свою признательность, в частности, он желал бы засвидетельствовать библиотекарю главного управления по делам Индии, г. Россу, и сэру Генри Мену, с которым связывает его давно и личное знакомство, и общность занятий, и единство научного направления.

Максим Ковалевский
Москва
15 июня 1879 года