Иногда та цель, к которой стремиться обещатель, является достигнутой уже в самый момент обещания. Это имеет место в том случае, когда обязательство заключено с чисто дарственным намерением. Какие бы мотивы в этом случае ни руководили должником, - как только обещание дано, - обязательство возымело силу вне всякого отношения к этим мотивам.

     Между тем, подобные сделки играют только значительно подчиненную роль. Юридические акты, которые в огромном большинстве случаев действительно преобладают в обширной области обязательственного права, - это договоры, предпринимаемые обязанною стороною в ожидании какого-либо эквивалента от ее соконтрагента. Отсюда само собой ясно, какая несправедливость проистекала бы в том случае, если бы веритель мог ссылаться на данное ему обещание, оставляя в обосновании своего иска совершенно в стоне ограничение обязательства, которое вводится в дело благодаря вопросу об эквиваленте. На это можно сделать то возражение, что должнику, давшему обещание, всегда открыта возможность осуществить свое предположение об эквиваленте при этом обещании путем exceptio против иска, начатого верителем, так что незачем возлагать на этого последнего обязанность входить в исковом прошении в какие-либо указания об эквиваленте. Однако, ясно, что такое возражение неосновательно. В самом деле, только представляя должнику право самому выдвинуть этот вопрос и не связывая в этом отношении ничем верителя. Законодатель мало чем помог бы интересам должника. Удастся ли должнику привести необходимые доказательства по вопросу об эквиваленте, - покоится в каждом отдельном случае на целом ряде самых различных обстоятельств, между тем как факт данного им обещания стоит твердо и не подлежит никакому сомнению. При таком положении дела должник весьма часто будет осуждаем к исполнению в пользу верителя, не получив в свою пользу никакой эквивалентной praestatio.

     Это неблагоприятное положение должника является неизбежным последствием того, получившего общее признание, процессуального правила, по которому истец обязан ссылаться только на те моменты, на которых он строит свое право, тогда как юридические факты, предоставляющие права ответчику, могут быть вполне игнорируемы истцом. Применение этого принципа влечет за собою возможность для истца-верителя обходить в исковом прошении полным молчанием свою обязанность к доставлению эквивалента. Подобная точка зрения может быть объяснена только крайне формальным взглядом на дело.

     Итак, должно быть положительным образом признано, что веритель не имеет права вырывать данное ему должником обещание какой-либо praestatio из той органической связи, в которой это обещание выступает в действительности. Кроме того, следует заметить, что выделить обещание, данное должником, от эквивалентного обещания в его пользу представляется подчас делом крайне трудным. Я оставляю совершенно в стороне тот случай, когда обещание дано в известной, строго определенной форме.

     Таким образом, обязательству придается известное значение только в связи с изъяснением кредитором того, что называется causa этого обязательства. Этот порядок коренится столь глубоко в самом существе дела, что может быть выставлена общая презумпция в пользу наличности такого порядка в каждом отдельном случае. Для законодателя было бы, кроме того, делом чрезвычайно трудным - ввести в действие нечто совершенно противоположное. Не говоря уже о материальной несправедливости, которая была бы неизбежным последствием этого, - применение такого закона означало бы устройство каменной стены между обещанием должника - совершить в пользу верителя какое либо действие - и тем экономическим отношением, только часть которого оно составляет. Согласно всему выше изложенному, в пользу этого нет ни малейшего основания, так что законодатель установил бы весьма значительный произвол, если бы освободил верителя от обязанности приводить в исковом прошении указание на существование при юридическом акте известного каузального момента (causa в субъективном смысле), т.е. наличности для должника какого либо эквивалента или сознательного отрицания такового.

     В современном гражданском праве в Германии вопрос разрешается именно в указанном нами смысле. Отличительная черта его, в сравнении с римским гражданским правом, заключается, между прочим, в том, что стипуляция вовсе прекратила свое существование, так что договорные обязательства уже совершаются вне определенной формы. Этим, вместе с тем, были даны известные границы для распространения абстрактных обязательств в общепринятом смысле этого слова. Формальный договор не должен необходимо являться абстрактным, но, наоборот, абстрактный договор может быть только формальным. В своем месте мы дадим доказательства в пользу такой точки зрения, а здесь ограничимся только указанием того громадного значения, которое имело в интересующем нас вопросе отпадение стипуляционной формы.

     Но, может быть, обещание должника, - хотя бы оно и не было заключено в форме стипуляции, - способно каким-либо путем быть точно констатированным, - и не дает  ли это верителю возможность обойти каузальный вопрос полным молчанием? Правда, обещание, - будет ли оно стипуляционным обещанием, или нет, - во всяком случае, является событием, которое может быть, при известных условиях, вполне изолировано, но это еще ничего не значит. Оно не есть, как я все время стараюсь показать, самостоятельное событие, а потому и не может в изолированном виде быть основание юридических последствий. Никогда нельзя сказать, что обещание должника - совершить известное действие в пользу верителя - во всяком случае, сопровождается тем эффектом, на который оно рассчитано. Все дело всецело зависит от характера того обязательственного правоотношения, часть которого обещание составляет. В виде общего правила это - веритель, который должен указать на существование при договорном обязательстве каузального момента. Только по исключению он освобождается от такой обязанности, когда такие исключения на практике имеют место - представляет одну из главных задач моего настоящего труда. Пока является вполне достаточным сказанного нами о causa в субъективном смысле, чтобы определить предмет настоящего исследования. Оно, как показывает само заглавие, имеет в виду «абстрактные и материальные обязательства в римском и в современном гражданском праве».

     После этих общих замечаний делаются понятными предмет и задача настоящего труда. Мы видели из данного нами несколько выше определения «абстрактного обязательства», что и при этом последнем речь идет вовсе не о том, чтобы признать отсутствие каузального момента. Обязательство, каково бы оно ни было, - не может существовать без «causa», ибо разумный и вполне нормальный человек не будет уменьшать своего имущества, не ожидая за это какого либо эквивалента, - разве только его побуждает к подобной деятельности чисто дарственная цель, - но в этом последнем случае она и будет составлять «causa obligationis». Существует «causa» при каждом договорном обязательстве, будет ли последнее абстрактным или материальным - безразлично. Наша задача в том именно и заключается, чтобы войти в подробное рассмотрение вопроса о функциях «causa» при абстрактных и материальных договорах в римском и современном гражданском праве. До сих пор мы установили только тот основной принцип, что при абстрактных обязательствах веритель вовсе не обязан давать указания каузального момента, как оно должен это делать при материальных обязательствах. Остальное - дело последующего изложения.