ВСТУПЛЕНИЕ
 

     В судьбе учреждения, история которого послужила предметом предлагаемого опыта, изучающий встречает много неясного, много неразрешенных пока вопросов; но и в том, что доступно изучению, в чем можно отдать полный исторический отчет, остается много любопытного, возбуждающего живейший научный интерес. Этим, с одной стороны, объясняются недостатки предлагаемого исследования, с другой, оправдывается решимость автора предпринять его, не взирая на встречаемые исследователем затруднения.

     С Х и до XVIII в. боярская дума стояла во главе древнерусской администрации, была маховым колесом, приводящим в движение весь правительственный механизм. Она же большей частью и создавала этот механизм, законодательствовала все отношения, давала ответы на вопросы, обращенные к правительству. В период наиболее напряженной своей деятельности, с половины XV и до конца XVII в., это учреждение было творцом сложного и во многих отношениях величественного государственного порядка, установившегося на огромном пространстве московской Руси, того порядка, который только и сделал возможными смелые внешние и внутренние предприятия Петра, дал необходимые для того средства, людей и самые идеи: даже идеи Петра, по крайней мере основные, наиболее плодотворные его идеи, выросли из московского государственного порядка и достались Петру по наследству от предшественников вместе с выдержанным, удивительно дисциплинированным политическим обществом, руками и средствами которого пользовался преобразователь.

     Но эта правительственная пружина, все приводившая в движение, сама оставалась невидимкой для тех, кто двигался по ее указаниям. Боярская дума редко становилась, - при московских государях не становилась никогда прямо, - перед обществом, которым она управляла: ее закрывали от этого общества, с одной стороны, ее верховный председатель, князь-государь, с другой - ее докладчик и протоколист, дьяк. Общество видело и слушало государя, мало зная его советников; к нему обращалось оно со своими запросами. Его именем и авторитетом покрывались законодательные ответы, внушенные его советниками; приговоры думы, законы доходили до управляемых, как их формулировал думный дьяк и как подчиненное думе ведомство прилагало их к частным лицам или к отдельным случаям. Отсюда трудность уловить правительственную деятельность думы. По существу своему она была законодательным учреждением, устанавливала общие правила, постоянные нормы; но перед нами только практические результаты ее законодательной работы: мы видим эти нормы, насколько они удавались в действительных отношениях жизни, в большинстве случаев знаем эти правила, насколько они отражались в указах, инструкциях, в отдельных актах подчиненных думе учреждений. В думу «взносили» свои вопросы и недоумения правительственные органы, с которыми общество имело непосредственное соприкосновение; из думы выносили они приговоры, выражавшиеся в тех актах, которые теперь лежат пред исследователем, но сама она оставалась на своей заоблачной высоте, сокрытая и от общества, и от исследователя; как вырабатывались эти приговоры, какие интересы и мнения боролись при этой работе, того почти никогда не видит исследователь, как в сове время не видело и общество. Столь неуловимо и политическое значение думы. Люди, появлявшиеся в ней на пространстве восьми веков, князья-государи и их советники, не чувствовали потребности точно определить свои взаимные отношения и закрыть эти определения надлежащим  актом; никогда не были точно обозначены и отношения этого совета к низшим подчиненным ему органам управления. В те века политические дельцы не любили задавать себе общего вопроса, как далеко простираются прерогативы верховного правителя, князя-государя, и где начинаются права его советников: политический глазомер и обычай указывали в каждом отдельном случае пределы власти, избавляя обе стороны от трудного дела точной формальной разверстки политических прав и обязанностей. Ко всякому учреждению, подобному нашей боярской думе, мы привыкли обращаться с вопросом, имело ли оно обязательное для верховной власти или только совещательное значение; а люди тех веков не различали столь тонких понятий. Возникшие столкновения разрешали практически в каждом отдельном случае, отдельные случаи не любили обобщать, возводить в постоянные нормы, и не подготовили нам прямого ответа на наш вопрос.

     Благодаря всему этому политическая и административная история боярской думы темна и бедна событиями, лишена драматического движения. Закрытая от общества государем сверху и дьяком снизу, она является конституционным учреждением с обширным политическим влиянием, но без конституционной хартии, правительственным местом с обширным кругом дел, но без канцелярии, без архива. Таким образом, исследователь лишен возможности восстановить на основании подлинных документов, как политического значения думы, так и порядок ее делопроизводства. В предлагаемом опыте читатель не найдет удовлетворительного ответа на многие вопросы, касающиеся того и другого, и встретить немало догадок, которыми автор пытался восполнить недостаток  прямых исторических указаний.

     Благодарнее и любопытнее - социальная история думы. В продолжение столетий встречаем в ней людей, которые носят одно и то же звание бояр, думцев князя-государя; но какое разнообразие ролей и физиономий!

     Так изучение древнерусской боярской думы ставит исследователя прямо перед историей древнерусского общества, перед процессом образования общественных классов.

История наших общественных классов представляет немало поучительного в научном отношении. В ходе их возникновения и развития, в процессе определения их взаимных отношений видим действие условий, похожих на те, какими создавались общественные классы в других странах Европы; но эти условия у нас являются в других сочетаниях, действуют при других внешних обстоятельствах, и потому созидаемое ими общество получает своеобразный склад и новые формы.

     Итак, история общественных классов у нас не отличается простотой и однообразием своих процессов. Исследователь, хорошо изучивший происхождение и развитие западноевропейских сословий, не встретит у нас повторения знакомых ему явлений: он встретит сходные моменты и условия, но встретит их в своеобразных сочетаниях и при невиданных им внешних обстоятельствах. Во всяком случае, история западноевропейских общественных классов не может дать полного ответа на вопрос о том, как созидались европейские общества.

     Обращаясь к изучению боярской думы, автор не надеялся изобразить с достаточной последовательностью и полнотой истории ее политического значения и правительственной деятельности. Тем больше внимания обращал он на то, в чем выражалась непосредственная связь учреждения с обществом, на социальный состав думы, на происхождение и значение классов, представители которых находили в ней место. Составом своим дума касалась только верхних слоев древнерусского общества; потому история изучаемого нами учреждения дает возможность следить за складом общества, насколько он отражался в образовании общественных вершин.