ПРЕДИСЛОВИЕ

     Ожесточенные нападки, коим с давних пор подвергается наше новое образцовое судебное законодательство, со стороны реакционной печати, к чести нашей юридической науки, не находят в ней ни малейшей поддержки и сочувствия. Напротив, эта недостойная травля, направленная против основных истин юридической науки и общечеловеческого опыта выражением коих служит наша великая судебная реформа, как бы усугубила симпатию и уважение к ней наших ученых процессуалистов и юристов-практиков.
     В превосходном исследовании, вышедшем в 1884 году, в самый разгар похода против Судебных Уставов, один из лучших наших процессуалистов, тов. обер-прокур. угол. кас. деп., професс. И.Я. Фойницкий, называет эти Уставы «самым ценным украшением великого освободительного царствования», а суд присяжных «наиболее близкую к идеалу» формою суда. Указывая на то, что к исходу второго десятилетия юридическая наука провожает судебную реформу с тою же «любовью и уважением», с которыми, она была встречена, наш ученый криминалист определяет обязанность русского юриста так: «Она состоит в том, говорит он, чтобы оберегать начала Судебных Уставов в их первоначальной чистоте, ограждать животворный их дух и внутренний их смысл от всяких искажений и переделок, составляющих ясный или прикрытый поворот к старому порядку вещей».
     Эта необходимость защиты основ судебной реформы продолжает быть и до наших дней настоятельною задачей русского юриста. Как это странно звучит, не правда ли?
     Спустя 26,5 лет после издания Судебных Уставов и после 25-летнего применения их на деле - все еще нуждаются в защите азбучные истины, провозглашенные ими!?
     Это - бесспорно прискорбное, обидное явление, но наличность его не подлежит сомнению, хотя оно и представляется для наших дней столько же неожиданным, сколько и непонятным.
     В самом деле, можно не соглашаться, но все-таки можно понять те страхи и опасения, которые внушал нашим консерваторам высокий полет и смелый дух преобразовательного творчества, воодушевлявший деятелей судебной реформы 61-62 гг. Даже люди благомыслящие могли не находить в себе или по возрасту, или по темпераменту и складу мыслей достаточно душевной бодрости и нравственной отваги, чтобы идти за этими смелыми пловцами, отважно шедшими вперед под знаменем науки и правды. Даже люди не робкого десятка, как например, один из известнейших наших криминалистов, могли находить чересчур смелым устройство у нас суда присяжных и еще более «смелым» предположение ввести в него «вчерашнего раба» рядом с недавним его господином. Все подобные сомнения и страхи были, в виду новости этого дела и предрассудков, с ним связанных, более или менее уместны, своевременны и извинительны до осуществления на практике этого института. Но раз этот смелый «до дерзости шаг» с первых же месяцев своего действия, как это было признано и обществом, и официальными сферами, увенчался успехом; раз успех судебной реформы вообще и суда присяжных в частности «превзошел самые смелые ожидания» и рассеял самые «основательные, по-видимому, опасения» какими разумными соображениями можно оправдать теперешние чрезвычайные усилия реакционной печати доказать «опасность» судебной реформы, ее «преждевременность и несовместимость» с нашим общественным строем? Такая ретроспективная нерешительность и запоздалая осторожность, не напоминает ли патологическую мнительность того больного, который, благополучно вынесши трудную операцию, после нее стал бы рисовать опасности ее, или забавную трусость того полководца, который, выиграв трудное сражение, задним числом стал бы в мрачном свете рисовать ужасные последствия поражения! В таком же смешном положении находятся и нынешние враги суда присяжных, доказывающие, после 25-летнего его существования, задним числом и а priori, невозможность его существования в России.
     Смешно, не смешно, а факт тот, что до сих пор противники Судебных Уставов не потеряли еще надежды добиться коренной «реформы судебной реформы»! Тем, которые думают, что в настоящее время представляется анахронизмом ломать копья «в защиту» элементарных истин, положенных в основу нашего нового судебного законодательного, мы бы порекомендовали ознакомиться хотя бы с последнею выходкой одного из органов реакционной печати против суда присяжных. Он не стеснился усмотреть в недавней безобразной расправе уличной толпы, растерзавшей оправданных терроризованными присяжными итальянцев, «естественный», хотя и «кровавый приговор над самим судом присяжных», который в качестве «суда улицы» не должен и не может, по удостоверению университетской газеты, внушать «уважение» и пользоваться «авторитетом» у толпы. В конце концов, в новоорлеанской драме означенная газета видит «в сущности конечный логический и практический вывод из института суда присяжных». И такие-то дикие суждения, возводящие расправу обезумевшей толпы на степень безапелляционного трибунала для решения юридических вопросов, высказываются не в каком-нибудь мелком уличном листке, в чуть не ex cathedra, в большой политической газете, украшенной ученым гербом.
     O tempora, o mores!..
     Если подобные возмутительные сентенции можно высказать публично, без опасения вызвать всеобщее негодование - не значит ли это, что основы судебной реформы продолжают «обретаться не в авантаже» и, стало быть, нуждаются «в защите».
     Лучшая защита судебной реформы, бесспорно, заключается в ней самой, в истории ее происхождения, в ознакомлении с теми обширными и драгоценными материалами, которые наглядно показывают, как в ходе работ по судебному преобразованию постепенно росли и зрели те великие начала европейского публичного права, которые положены в основу Судебных Уставов. Материалы эти почти вовсе еще не разработаны нашими юристами и самое существование их известно даже не всем лицам, специально занимающимися судебною реформою. Вызвать и оживить, в виду юбилея нового суда, интерес к детальной разработке этих в высшей степени поучительных материалов истории его - такова была главная цель автора.
     Несмотря на то, что один из главных редакторов Судебных Уставов, статс-секретарь департамента законов Государственного Совета С.И. Зарудный сделал все для облегчения всестороннего изучения истории их, она, как замечено, остается почти terra incognita.
     С.И. Зарудный, игравший если не официально, то фактически самую главную роль при составлении Судебных Уставов и принимавший близко к сердцу их судьбу, озаботился и о сохранении материалов для их истории. По его инициативе все материалы печатались по мере поступления их. В 1866 году по окончании всех законодательных работ по составлению и введению Суд. Уст. в действие, С.И. Зарудный распорядился о приведении в порядок всех материалов. Разобрав и рассортировав их, он составил 74 тома Дела о преобразовании судебной части. Три комплекта этого дела были переданы: в С.-Петербургскую Публичную библиотеку, в архив Государственного Совета и библиотеку бывшего II отделения Е.И.В. канцелярии.
     Тот же Зарудный составил каталог, или опись этого Дела, представляющую ныне большую библиографическую редкость.
     Печатая эту опись, я имею в виду облегчить благородным труженикам судебной реформы возможность защитить себя и свое великое и святое дело. Друзья и враги ее невольно должны будут проникнуться уважением к ним, увидевши воочию, какой гигантский труд был понесен ими для тщательной подготовки и всесторонней разработки материалов, из которых было сложено здание нашего нового суда. Друзья еще больше укрепятся в своем уважении к судебной реформе, у врагов же ее, обвиняющих ее деятелей в «легкомысленном отношении к делу», может быть, выступит краска стыда… а ведь известно - erubuit, salva res est! Кто знает, быть может. Этот сухой, но красноречивый свидетель колоссального труда деятелей судебной реформы хоть несколько образумит ее врагов, площадная брань, злостные клеветы которых так жестоко омрачает настроение, подобающее настоящей юбилейной годовщине…
     Но pereat tristitia! Хоть на один день, день, с коим связано дорогое воспоминание о введении судебной реформы, «этого великого преобразования, с которым, как справедливо говорил М.Н. Катков в день открытия нового суда, по важности и значению, может сравниться немногое из того, что совершилось прежде и немногое из того, что может обещать впереди самый широкий прогресс». В сегодняшний радостный, вечно памятный день открытия новых судебных установлений, в виду правила - gandete cum gandentibus, - мысль невольно ищет радостных картин, утешительных симптомов и намеков на светлое, лучшее будущее. Как ни трудно удовлетворить этому законному желанию, а нужно дать ему какой-нибудь исход! Поищем! Быть может и найдем нечто, если не будем очень требовательны! Если еще не видно красной зари окончательного торжества «начал истины и справедливости», положенных в основание судебной реформы, то удовольствуемся хоть одним светлым лучом, хоть слабым намеком на возможность наступления этого торжества в будущем. К счастью, мы можем указать на один такой утешительный симптом или намек.
     В одной из газет, - далеко не отличающейся безусловною преданностью основам судебной реформы, - на днях мы неожиданно встретили о суде присяжных ниже следующую прекрасную заметку, под которою могли бы подписаться все друзья нового суда.
     По поводу одного вердикта петербургских присяжных, оправдавших убийцу, петербургская газета рассуждает так:
     Признав, что, убивая Сергееву, Павел Котельников действовал под влиянием аффекта, - говорит петербургская газета, - присяжные заседатели его оправдали. В прежнее время присяжным сильно досталось бы за этот оправдательный приговор. Но Каткова в живых уже нет и метать громы против суда уже некому. Сожалеть об этом не стоит. Не смотря на нападки, суд присяжных блистательно доказал свою целесообразность и жизненность и пустил прочные корни в русской общественной жизни. После крестьянской, реформа суда - самая прочная из всех реформ минувшего царствования. О приговоре по делу Котельникова, можно судить, конечно, различно, но ничто не доказывает, чтобы присяжные заседатели допустили в этом деле ошибку, а если и допустили, то все-таки лучше оправдать десять виновных, чем обвинить одного невинного. Беды от этого оправдания нет никакой, ибо при тех обстоятельствах, при которых оно состоялось, оно не может иметь деморализующего влияния. Котельников, положим, оправдан, но зато Лишантьев, тоже убивший женщину, обвинен теми же петербургскими присяжными заседателями. Нелепо было бы говорить: суд присяжных оправдывает убийство! Или: суд присяжных не представляет для личной безопасности граждан достаточной гарантии. Дело вовсе не в этом, а в том, что в процессе Котельникова нашлись обстоятельства, перетянувшие весы правосудия в пользу убийцы, чего, в другом упомянутом деле не случилось.
     Что и требовалось доказать!..
     Хотя это дельное рассуждение появилось в газете, не отличающейся устойчивостью взглядов, но в данном случае эта особенность ее скорее усиливает значение приведенной заметки. Если эта газета, обыкновенно чутко прислушивающаяся к господствующим в обществе течениям, решилась поместить подобную здравую заметку о вердикте присяжных, который в другое время осыпан был бы за подобное оправдание убийства площадною бранью, то это может служить некоторым показателем совершающегося или совершившегося в обществе поворота, в смысле усвоения им более разумной точки зрения на суд присяжных. А так как суд присяжных составляет центральный узел судебной реформы, то можно, или, скорее, приятно, радостно надеться, что и относительно других основ ее в обществе установятся, наконец, более правильные взгляды и что недалеко то время, когда оно единодушно скажет зоилам великого законодательного акта 1864 г.:
     Ты разглядел на солнце пятна
     И проглядел его лучи! Гр. Д-в 17 апреля 1891, Москва