Краткий отчет, сделанный нами о прошедшем и настоящем состоянии истории российского законодательства, с подлинными верен, и что ж, какое заключение мы должны произнести о всей русской литературе по сему предмету? Не буду говорить о Шлецере, Миллере, Эверсе, Г. Каченовском и других изыскателях по общей истории Росс. Государства. Их цель была другая. Но собственно юридические писатели, что сделали для истории Русского Законодательства? Я нахожу, что все исчисленные труды (кроме соч. Г. Рейца) обращены были или на частный предмет, или на один период законодательства, или не были руководствуемы ученой критикой, совершены без идеи о целом, или обращены были единственно на собирании материалов. Таким образом, История Законодательства нашего существует еще во множестве, в частях, в разбросанных отрывках, словом - в возможности; еще дух философии не повеял на эти безжизненные кости исполина, усердно собираемые на могилах праотцов.

     Пи исследовании причин казалось, будто потому не было у нас систематической Истории Законодательства, что не все материалы собраны; однако ж это не совсем справедливо. Нам не доставало идей и систематического духа, что ж касается до собираний материалов, то это такого рода труд, который никогда не кончится, и не должно желать, чтоб он когда-нибудь кончился. Между тем вследствие некоторого брожения исторических идей XIX века преподаватели чувствовали настоятельную потребность в хорошем руководстве, и еще более, начальство предупредило наши нужды, и требует историко-догматического преподавания Русского Законодательства.

     По распоряжению университетского начальства, сделавшись временным преподавателем Истории Русского Законодательства, я решился приступить к обозрению сочинения по сему предмету и раскрытию права из самых его источников. Трудность не должна была приводить в отчаяние: образцовый план для составления учебной книги я видел в сочинении Берлинского профессора Эйхгорна, знаменитого изыскателя древностей Германского права. Но при самом начатии дела намерение мое было рассеяно известием об истории Г. Рейца. С чувством некоторого прискорбия, что даже и в Истории Русского Законодательства нас предупреждают, я оставил намерение быть оригинальным, и удовольствовался чести первого изыскателя сего сочинения на Русском языке. Впрочем, общая польза от сего не потерпишь: ибо Г. Рейц исчерпал все источники древнего и среднего Русского Права; ни один замечательный предмет не избегнул его внимания. Из государственных и частных грамот, до которых наши историки Права почти не касались, он извлек драгоценные известия для внутренней Истории Законодательства. История Карамзина пройдена им по всем указаниям  и сверена с ее источниками. Одним словом, все материалы, известные до 1829 года, приняты в соображение и, где нужно, приведены в подтверждение положений. Но кроме материальной доброты, стоившей автору не маловажных трудов, сочинение отличается также и надлежащей формой. До сих пор, как выше сказано, наши писатели обнимали только одну какую-либо часть истории, а многие и без идеи в целом, без показания исторического движения, совершаемого правом, след. способом весьма недостаточным для науки современного законодательства; Г. Рейц начинает от первых понятий о праве, от первоначальной мести родов и продолжает до тех пор, когда государственное правосудие, возмужав под скипетром Московского единодержавия, приемлет под свою защиту обширное Гражданское общество. Г. Рейц делит историю на периоды, не увлекаясь обыкновением замыкать их громкими политическими событиями, а основываясь на отличительных моментах, совершаемых правом в его историческом творении (das Werden des Rechts); и хотя он избегал приема заключать период философского обозрения, однако ж, путь законодательной идеи выразительно отпечатлелся у него в порядке юридических событий. Первоначальное событие права, поглотившее в себе, так сказать, чистую идею справедливости, не останавливаясь нигде, всеми протоками областной жизни течет к средоточию Московской державы, и очищенное достигает наконец достоинства правды в Соборном Уложении. При таком правильном понятии об историческом развитии, можно ожидать, что Г. Рейц поступил таким же образом и при выборе содержания. - Он не пренебрегает никакою чертою и никаким предметом права; в каждом периоде он показывает источники права, состояние Верховной власти, государственные и областные учреждения: иерархию, правительственные и судебные места и лица, государственные повинности и доходы, сословия, частное гражданское и уголовное право и судопроизводство. В каждом периоде он восстанавливает форму юридического бытия России во всех частях законодательства. Одним словом, выбор содержания и формы удовлетворяет вполне современному требованию науки. Сочинение с пользою может быть употребляемо в преподавании, как и должно быть по его существенному назначению.

     Между тем нельзя не заметить весьма ощутительного недостатка в сочинении Г. Рейца. Он не разлучен со всеми сочинениями, когда автор пишет историю народа по книгам, не сверяя их с продуктом сей истории - настоящим его состоянием. Народ не ограничивается одним искусственным бытием; напротив, давно отжившие герои истории живут в позднейших нравах и учреждениях, и народность выражает природу столько же настоящего, сколько и прошедшего времени. Поэтому-то так живо отзывается ум и характер предков в самосознании отдаленного потомства. Я хочу сказать, что в сочинении Г. Рейца, поелику он не житель Московского царства, нет того ударения мысли, которое дается живым сознанием народности, живым ощущением старины в настоящих правах и языке. Для него в истории все имеет вид прошедшего. Он не чувствует потрясения от встреченного сродства между читателем и героями минувших лет, и потому, я полагаю, он не имел причины местами останавливаться и, так сказать, наслаждаться сказаниями Московских летописей. Я не говорю о том периоде истории, который начинается Новгородом и Киевом, и продолжается до в. княжения Иоанна III или выше; это период какого-то политического безразличия: - Русин, Варяг или Колбяг, Поляне и Древляне для нас равно не наши. - Напротив с Ивана Васильевича III, чем ближе к новой истории, тем более видим Наших, слышим в грамотах Московскую речь с ее музыкальным окончанием, нравоучительным припевом, которые и теперь еще отзываются в селах и городах Московского государства. Для нас понятны умствования и способ выражения толковых дьяков Московского Государства, в которых на каждом шагу слышишь чистую Московскую природу с ее здравым смыслом, с ее непроницаемостью для всего чужеземного, отечеству несродного. Понятен и дух велеречия в грамотах Москвы, духовенства. Одним словом, мы, великий северный Народ, узнаем себя только в жителях московского Государства, и лучшим комментарием на законы сего периода служат нравы, обычаи и юридические пословицы, существующие для нас не только в книгах, но и в жизни Московского народа. Г. Рейц, как и всякий, пишущий на Немецком языке, не мог одушевить летописи живым сознанием Московской правды. Впрочем, весьма желательно, чтобы он с тою же отчетливостью в фактах и плане изложения раскрыть нам историю действующего законодательства.
 

Морошкин

Москва

22 октября 1835 г.