ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

     В этой книге собраны наши статьи и доклады, печатавшиеся в 1880-1887 годах в Journal des Savants и в Seances et travaux de l Academie des sciences morales et politigues. Назначением их было - ознакомить Францию с теми важными работами, которые за последнее время предприняты были в главных странах Европы и предметом которых служили памятники древнего права. Для того чтобы представить, в существенных чертах, историю древнего права как у народов, которые принято называть семитическими, так и у народов великой индоевропейской семьи, мы довольствовались обозрением этих памятников и распределением их в методическом порядке.
     Мы начинаем с Египта, оставляя в стороне Ассирию и Халдею, памятники, которых, многочисленные и очень интересные, так как они восходят к XXIV столетию до нашей эры, остаются до сих пор не вполне и не окончательно разъясненными. К сожалению, мы должны были отказаться и от обобщений, которые, при настоящем состоянии науки, были бы преждевременны. Иное дело - Египет. О нем мы знаем гораздо больше, отчасти по рассказам древних писателей, а отчасти благодаря актам и подлинным памятникам, которые дошли до нас в большом количестве и толкование которых уже не подвергается никаким сомнениям. Затем, мы переходим к евреям, гражданское законодательство которых никогда не было удовлетворительно объяснено. Закон Моисея приводит нас к закону Магомета, который берет начало от первого и, распространившись на значительной части земного шара, в настоящее время вступает повсюду в соприкосновение и в борьбу с европейским правом.
     Древнейший первообраз европейского права находится в Индии. Наши новейшие языки спустились с плоскогорья Верхней Азии, прошли через санскрит и зенд и приняли форму, с одной стороны латинского и греческого языков, а с другой славянского, скандинавского и наречий кельтских и германских. Тою же дорогой шло и право, Движение его можно проследить, начиная с Браманских кодексов и с Авесты и кончая окраинами Европы. Это право, как и понятия, выразителем которых оно служит, мы узнаем в обычаях Армении или Кавказа, и в судебных книгах, написанных в средние века для России, Швеции, Норвегии или Ирландии. Его же следы видны и в законах, составленных в XVIII и даже XIX столетиях для Грузии и Черногории.
     Изданные в V-IX столетиях законы варваров не могли быть обойдены молчанием в этом сравнительно-историческом исследовании. Мы рассматриваем их, исследуя древнейший и важнейший образчик их - Салический закон. Остальных германских законов мы не касаемся как по тому, что они давно известны, так и по тому, что у всех имеются под руками сочинения, предметом которых послужили эти законы.
     Однако в длинной цепи предпринятых нами исследований недостает двух, бесспорно наиболее ценных, звеньев - исследований о греческом праве и о римском праве; но этот пробел оправдывается обстоятельствами. По отношению к греческому и римскому праву, вновь открытые тексты до такой степени полны и обильны, так увеличилось число предметов, подлежащих сравнению, а вытекающие из этих сравнений новые точки зрения сделались столь продуктивными, что, для обстоятельного изложения греческого и римского законодательств, недостаточны были бы одна или две главы, которые можно было бы отвести в настоящем труде. Сокращенное же изложение принесло бы, в этом случае, мало пользы. По этим-то причинам мы предпочли посвятить полному исследованию упомянутых двух законодательств особую книгу, которая должна будет выйти впоследствии и служить дополнением к настоящей.
     Между тем, мы надеемся, что исследования, издаваемые теперь вновь, после тщательного пересмотра и дополнений, могут способствовать успехам науки права, которая в настоящее время больше, чем когда-нибудь, нуждается в расширении своего основания и в увеличении своего поля зрения.
     С правом теперь происходит то, что в начале нашего столетия, случилось с наукою о языке. Когда сделался известным санскритский язык и когда открыты были законы преобразования языка в зависимости от времени и места, то выяснилось, что для прогресса науки недостаточно чистого мышления и что изучать один какой-нибудь язык, хотя бы это был греческий или латинский, значит понапрасну терять время. То же относится и к науке о праве. Она сбивается с истинного пути, если предается одному отвлеченному мышлению; она только видит, но не понимает, если ограничивается изучением одного какого-нибудь законодательства, будут ли это Дигесты или Code civil. Полное понимание станет для нее доступным лишь тогда, когда ей будет знаком каждый законодательный памятник, когда она сравнит их между собой и обнимет их во всей их совокупности. Только при помощи этого метода, она будет в состоянии отличить, во всяком учреждении, элемент безусловный, происходящий из самой природы человека и имеющий свое основание в разуме, от элемента относительного, изменяющегося до бесконечности под влиянием внешних условий. Самое это изменение, эта эволюция, как теперь говорят, совершается всюду по известным законам, которые выделяются и становятся очевидными чрез взаимное сравнение. Поэтому-то право составляет науку, а не сборник решений и текстов, не простое эмпирическое знание. Стало быть, не пустое любопытство и не страсть к бесплодной эрудиции приводит юриста, сверх знакомства с классическими памятниками права, еще к изучению текстов Ману и Зороастра, Русской Правды и Грагаса. Шествуя по этому пути, наука только повинуется неоспоримой необходимости.
     Вдобавок эти взгляды не новы. Их знала и вводила в жизнь древность. Аристотель высказал их в своей несравненной Политике и, во все времена, великие умы не переставали следовать им и проповедовать их. Если эти взгляды до сих пор не имели особенно важных последствий, то только за недостатком положительных данных. Но обстоятельства переменились. Прежде было мало документов, в настоящее время их слишком много. Во всех европейских странах и даже на крайнем Востоке, откапывают и доводят до сведения всех старинные памятники права, наблюдают и записывают древние обычаи. Материалы накопляются. Остается только пользоваться ими, что, однако же не совсем легко. Самое обилие текстов и многочисленных языков, служащих выражением этих текстов, являются препятствия, преодолеть которые возможно только ценой долгих усилий. Но ничто не в силах остановить движение науки и, хотя остается еще многое сделать, однако и теперь заметна важность достигнутых результатов.
     И первый факт, который новейшие исследования выставили в его истинном значении, представляет сродство, если не тождество, различных первобытных законодательств. Изумительные открытия в области филологии доказали общее происхождение большей части европейских наречий и связь последних с древними, теперь мертвыми, языками Индии и Персии. Еще ближе оказывается родство между законодательствами. Они не только все подвержены одинаковым переменам, но нередко одно законодательство воспроизводит, черта в черту и почти слово в слово, другое, отделенное от него огромными расстояниями и долгим промежутком времени, причем, конечно, устраняется всякое предположение о возможности прямого позаимствования. Для объяснения этого сходства, которое не может быть случайным, необходимо допустить или то, что оба народа были одного происхождения и, следовательно, имели общие предания, или то, что от одинаковых причин всегда происходят одинаковые последствия.
     Другой, не менее важный, результат научного исследования состоит в следующем: никакое законодательство не дает полного объяснения относительно самого себя. Римские юристы, у которых, разумеется, не было недостатка ни в проницательности, ни в уме, все-таки не могли дать себе отчета в историческом развитии их собственных учреждений и это потому, что они не достаточно вглядывались в окружающее их. Хотя современная наука, в известных отношениях, поставлена лучше, но по той же самой причине и она до сих пор достигла небольшого успеха. Где нужно восстановить движение права путем индукции и при помощи разбросанных и отрывочных сведений, там, в особенности, невозможно бывает миновать аналогию. Всегда позволительно думать, пока не будет доказано противное, что различные народы следовали по одному и тому же пути и прошли одинаковые ступени развития.
     Наконец, последний факт, на который следует обращать особенное внимание, заключается в том, то ни один народ не может присваивать себе то или другое учреждение, считая последнее своим национальным и самобытным творением. Греки, римляне, кельты, славяне, германцы и все остальные европейские народы имели, на самом деле, одни и те же понятия о праве и справедливости, хотя выражали их не всегда одинаковым способом. Если в какое-нибудь время и обнаруживалась разница в этих понятиях, то только потому, что одни народы шли быстрее других, но все они шли по той же самой дороге. Когда утверждают, что нашествие варваров ввело новый элемент в римскую цивилизацию, то это утверждение справедливо лишь в том смысле, что между римлянами и варварами лежало большое расстояние; но новые пришельцы не принесли с собою ничего такого, чтобы не было когда-то пережито их предместниками. Возьмем для примера хоть то обстоятельство, что кровная месть и система денежных наказаний, исчисляемых по определенному тарифу, встречаются не в одних законах варваров. Их находят при начале всех цивилизаций, и следы их имеются также в первобытном Римском праве. В этом смысле было бы справедливее утверждать, что нашествие варваров отодвинуло цивилизацию на несколько веков назад. В виду фактов, уже нельзя теперь проповедовать, как это делалось еще в первой половине текущего столетия, будто европейская цивилизация происходит из двух источников, - римского и германского, равно и относить на счет германского влияния все то, чего нет в текстах римского закона. Это заблуждение могло быть, до известной степени, извинительным в ту эпоху, когда сверх Corpus juris, знали только законы варваров. Но, в настоящее время, благодаря усилиям новейшей науки, точка зрения совсем изменилась, и всякая вещь заняла свое место. Один автор, отличающийся, впрочем, точностью и образованием, Гакстгаузен, еще в 1850 году приписывал кавказским осетинам германское происхождение на том единственном основании, что у них встречается нечто похожее на wergild. Так как никто не спорил против этого вывода, то оставалось объяснить, каким образом этот маленький народ перенесся с берегов верхнего Дуная к подножию Эльбруса, но и тут воображение помогло отыскать маршрут. Однако спешим прибавить, в настоящее время, даже в Германии, нет ни одного человека, который поддерживал бы мнение Гакстгаузена.
     Кажется, нет больше надобности, доказывать пользу настоящих исследований. Но нужно ли еще сказать о том, что мы не желали написать общую историю права? Довольно далеко то время, когда можно будет предпринять это великое дело; но ничто не мешает и теперь уже наметить цель, собрать материалы, осветить, посредством правильного анализа, изданные учеными различных европейских стран памятники законодательства, одним словом, составить краткое описание найденных сокровищ, указавши бегло на идеи, выделяющиеся из массы исполненных работ. Этого будет достаточно, чтобы направить в эту сторону любознательные умы, которые ищут своего пути и которые вместо того, чтобы ограничиваться повторением уже сказанного, могут с большею пользою употребить свои силы и подвинуть вперед науку права.