ПРЕДИСЛОВИЕ

     Ни в одной стране печать не подвергалась такой сложной и изменчивой государственной регламентации, как во Франции.
     Особенно пеструю картину представляло французское законодательство печати в послереволюционную эпоху. Провозгласивши в Декларации прав человека в 1789 году свободу мнений и печати и формально отменивши цензуру в Конституции 1791 г., Франция далеко не сразу перешла к режиму свободы печати. Напротив того. Частые и бурные смены правительственных систем и господствующих политических партий обусловливали неоднократную реставрацию предварительной цензуры, а в случаях невозможности воспользоваться ею побуждали к усиленной выработке различных приемов административного давления на печать. По мере развития политической жизни Франции и все большего неудобства прямого восстановления цензуры французские законодатели обращали все чаще и чаще свое внимание именно на эти способы административного воздействия на печать, ища в них замены старого оружия, окончательно отжившего свой век. Очевидно, под влиянием этих обстоятельств уже к половине 19 века во Франции выработалась своеобразная система регламентации печати, слагавшаяся из таких мер, как предварительные разрешения на открытие периодических изданий, требование от них денежных залогов, обложение некоторых родов печатных произведений штемпельным сбором, особые условия почтовой пересылки и ареста произведений печати, административные предостережения, приостановки и запрещения газет и журналов, изменения общих условий судебной ответственности и т.п.
     Эта переходная административно-полицейская система достигла своего полного развития в эпоху Второй Империи и Наполеон III справедливо может быть назван достойным завершителем этого сложного законодательного механизма. Как раз в эту эпоху французского законодательства, совпадающую с первым (блестящим) периодом империи Наполеона, происходят наибольшие позаимствования французских порядков другими странами, а в том числе и Россией в ее «Временных правилах» 6 апреля 1865 года). Ввиду этого последнего обстоятельства нам и представляется вполне уместным посвятить свои силы исследованию той эпохи иноземного законодательства, которая и до сих пор является первоисточником значительной части нашего действующего права печати.
     Но помимо этого специального для нас интереса намеченной нами эпохи, законодательство Наполеона III о печати представляет, по нашему мнению, и совершенно самостоятельное и весьма глубокое значение.
     Как известно, Наполеон III сделался президентом республики в один из исключительных моментов истории Франции. Ужасы борьбы между буржуазией и парижским пролетариатом, омрачившие собою первые месяцы Второй республики (майские и июньские события 1848 года) толкнули страну на путь жестокой реакции. Устрашенные народною бурею, буржуа ради сохранения существующего строя готовы были поступиться четь не всеми гарантиями политико-гражданской свободы, из-за которых они так доблестно боролись с правительствами реставрации и Июльской монархии. Призванный к кормилу правления президент, а вскоре затем и император Луи-Наполеон весьма искусно воспользовался утомлением и равнодушием господствующих классов французского общества. Находя опасными крутые и откровенные приемы своего знаменитого дяди, первого французского императора, он усвоил более ловкую тактику: не посягая на основные начала либерального законодательства Франции, он сумел искусно скомбинировать ряд мелких мер, которые совершенно парализовали главные политические учреждения страны и сделали из них лишь надежное прикрытие для личной власти императора и его министров. Палата (Законодательный Корпус) заседала в Париже ежегодно в течение трех месяцев, вотировала законы и бюджет, но она не имела права ни изменять своего регламента, ни избирать своего председателя, ни предлагать проектов законов, ни делать поправок (amendements) к правительственным законопроектам; заседания палаты были публичны, но прения могли печататься только в форе кратких официальных отчетов (comptesrendus); палата утверждала бюджет, но в общей смете (en bloc) для всех министерств сразу и правительство, само распределяя отдельные статьи расходов, в значительной степени парализовало ее контроль. Все французские граждане были избирателями, так как Конституция покоилась на принципе всеобщего голосования (suffrage universel), но правительство руководило выборами, выставляя и энергично поддерживая своих официальных кандидатов и стесняя кандидатов оппозиции (стесняя избирательные собрания, распространение избирательных бюллетеней и т.п.). Национальная гвардия не была уничтожена, но была распущена на неопределенное время. В области народного образования не было сделано открытых реформ, но профессора и преподаватели должны были приносить присягу на верность новому порядку и подчиняться мелочной регламентации (брить усы, начинать в один и тот же час занятия и т.п.).
     Совершенно аналогичные меры были приняты и относительно печати: политические газеты не были воспрещены, и предварительная цензура не была восстановлена, залоги хотя и были увеличены сравнительно с цифрами первых месяцев Второй Республики, однако далеко не доходили до сумм, установленных сентябрьским законодательством Июльской монархии; проведено было даже более резкое различие между периодическою и непериодическою печатью и этой последней представлена была сравнительно широкая свобода. Но зато восстановлено было предварительное разрешение на открытие газет и журналов; дела по преступлениям печати были изъяты из ведения суда присяжных и переданы судам исправительной полиции, главе правительства предоставлено было закрывать всякую газету, вредную для общественной безопасности, было запрещено печатание отчетов о процессах по делам печати и о заседаниях Законодательного Корпуса и Сената, наконец, была введена знаменитая система административных предостережений и приостановок.
     Всех этих постановлений в отмеченных нами областях законодательства оказалось вполне достаточно, чтобы завершить установившийся после государственного переворота 2 декабря 1851 года «личный» режим Наполеоновского управления, а благоприятные для Франции события внешней политики (Крымская война, Парижский Конгресс и т.п.) позволяли без труда поддерживать общественный индифферентизм и подавленность оппозиционных партий. Специально в области законодательства печати Наполеону удалось даже рядом частичных узаконений постепенно развить некоторые детали Органического декрета: именно такой смысл имели его декреты 25 февраля, 1, 22, 28 марта и 25 августа 1852 года, 5 января и 21 июня 1853 года, законы 5 мая 1855 года и 27 февраля 1858 года. Только по мере того как обстоятельства стали складываться менее благоприятно для Наполеона и военно-дипломатические неудачи его правительства в конце 50-х и первой половине 60-х годов стали вскрывать органические недостатки Второй Империи, началось заметное колебание как общего автократического строя управления, так и дискреционного режима печати. В этот переходный период в сфере общего управления появляются такие крупные законодательные акты, как декрет 24 ноября 1860 года об ответном адресе Законодательного Корпуса и манифест 19 января 1867 года о восстановлении права парламентских запросов и итерпеляций, а в области специально интересующего нас законодательства печати издаются сравнительно либеральные узаконения: сенатус-консульт 2 февраля 1861 года и законы 2 мая и 2 июля 1861 года. Наконец, уже накануне окончательного перехода Второй Империи к либеральному режиму издается закон 11 мая 1868 года, знаменовавший собою отказ наполеона от главнейших аристократических начал Органического декрета – системы предварительных разрешений и административных предостережений, приостановок и запрещений газет и журналов.
     Одним словом, изучая законодательство Наполеона III о печати, мы ясно видим в нем такой же постепенный переход от автократического режима к более либеральному как и в общем юридико-политическом строе Второй империи. По мере приближения к Органическому Декрету мы видим нарастание ограничительных по отношению к печати мер, которые достигают своего кульминационного развития в декрете 17 февраля 1852 г., затем, в период расцвета самодержавной империи, мы наблюдаем полное господство и даже некоторое дальнейшее развитие законодательства диктатуры; и только параллельно с упадком личного управления наполеона мы присутствуем при постепенном переходе к принципам если еще и не общего права, то во всяком случае более либерального специального права печати.
     Проследить этот постепенный переход от вполне развитой административно-полицейской системы регламентации печати к более либеральному порядку, указать, от каких именно мер воздействия на печать должен был отказаться раньше всего законодатель при начавшемся разложении автократического строя Второй Империи, - все это представляется нам заслуживающим серьезного научного изучения.
     Мы и делаем попытку в этом смысле в дальнейшем нашем изложении; причем считаем нелишним отметить, во избежание возможных недоразумений, что мы, избравшие предметом своего исследования законодательство наполеона III, будем всегда оставаться в пределах строго юридического материала (законов, декретов, министерских циркуляров, ордонансов префекта полиции и других административных распоряжений), и отнюдь не будем вдаваться в самостоятельные экскурсии по истории печати, а тем более по общей истории интересующей нас эпохи. Самое большее, что мы вынуждены будем здесь делать, - это ссылаться на общепризнанные авторитетные труды из истории Второй империи вообще и истории французской печати в частности.

1903 г. 21 марта
г. Томск