ВВЕДЕНИЕ
 

     Излагатель международного права поставлен силою вещей в печальную необходимость начинать с рассмотрения вопроса о том, точно ли существует международное право, подлинно ли то, что изучается как таковое, может ли быть названо правом?

     Слишком два с половиною столетия прошло с тех пор как бессмертным трактатом Гуго Гроция «О праве войны и мира» положено основание нашей науке. За это время успела уже накопиться богатая литература по различным вопросам науки международного права, а вопрос о существовании ее предмета все еще остается спорным. Отрицатели международного права не переводятся до сих пор. Знакомясь с историей этого векового спора, мы поражаемся не только ее бесконечностью, но в еще большей степени его монотонной и утомительной однообразностью. И с той и с другой стороны повторяются все одни и те же доводы. Этот спор, так долго продолжаемый одним поколением юристов за другим, как бы лишен развития; он как бы замер, остановился на одной точке и дальше не двигается. А между тем аргументы, вставляемые отрицателями международного права, далеко не отличаются силой и убедительностью.

     Если не обращать внимания на различие формулировки, все их доводы могут быть сведены к трем. Прежде всего, международное право не может существовать, по их мнению, потому, что нет власти, которая могла бы предписывать законы независимым государствам, являющимся субъектам международных отношений. Следовательно, прежде всего нет международного права в объективно смысле. Не существует таких норм, которые бы имели международный характер.

     Но затем утверждают, что точно также не приложимо к международным отношениям и понятие права в субъективном смысле. Право в субъективном смысле необходимо предполагает соответствующую обязанность, выполнение которой в случае надобности может быть осуществляемо принудительным путем. Этим право и отличается от нравственности. Нравственность находит санкцию своих требований лишь в упреках совести. Право - во внешнем принуждении к выполнению его велений и запретов, а в международных отношениях, по самой их природе такого принуждения к выполнению обязанностей, соответствующих правам, не может существовать. Если бы международное право существовало, оно бы установило права и обязанности государств в отношении друг к другу. Но государство, как суверенный независимый союз, не знает над собой высшей власти, которая бы могла принудить его к выполнению требований права. Поэтому можно говорить разве только о международной нравственности, но никак о международном праве.

     Наконец, в-третьих, за международным правом нельзя признать юридического характера и потому, что нет суда, который бы стоял над государствами и решал их споры, определяя, что право и что нет в международных отношениях.

     Как я сказал, сила этих возражений невелика. Они доказывают или слишком много или ничего. Если необходимыми принадлежностями всякого права считать законодательство, суд, принудительную власть, поддерживающую силу правовых норм, то придешь к отрицанию не одного международного права, но и многих других институтов, юридический характер которых стоит, однако, вне спора. Так законодательство не есть единственный источник права. Это вообще есть явление сравнительно позднее, даже и в гражданском праве, в этом праве par excellence. Право возникает задолго до появления законов и творится первоначально обычаем и судебной практикой. Что касается суда, то точно также отсутствие его замечается не в одних только международных отношениях. В публичном праве вообще судебная охрана не получила должного развития. Многие публичные права и во внутренней жизни государства остаются без такой охраны, и даже в литературе вопрос о том, насколько судебная охрана приложима к публичному праву - вопрос спорный. Идея судебной охраны публичных прав - идея еще новая, только в самое последнее время начинающая завоевывать себе почву практического осуществления. И нельзя не обратить при этом внимания на то, что возбуждение вопроса о необходимости организации административных судов, как охранителей публичных прав, совпало с оживлением интереса к идее и международного суда. Это совпадение не простая случайность. Оно прямо обусловлено взаимным соотношением двух этих вопросов. Оба они только части более общего вопроса о судебной охране публичного права вообще, как в пределах отдельных государств, так и в международном союзе. Довод, основанный на том, что международное право не имеет принудительного характера, представляется наиболее серьезным. Действительно, если считать принуждение существенной принадлежностью права, может явиться сомнение в юридическом характере международных отношений. Но дело в том, что признание принуждения существенной принадлежностью права, вопрос по меньшей мере столь же спорный, как и вопрос о юридическом характере международных отношений. И, конечно нельзя решить вопрос, подкрепляя одно спорное положением другим, таким же спорным.

     Но даже допустим, что право необходимо предполагает принуждение. Можно и при этом условии отстаивать юридический характер международных отношений. Ведь принуждение в них не только не невозможно, но даже напротив нигде оно не принимает таких грандиозных размеров, как именно в международной жизни, являясь здесь в страшном образе войны. Государство, уклоняющееся от добровольного исполнения падающих на него обязанностей, может быть к этому принуждено предпринятыми против него военными действиями. Конечно, существует большое различие между войной и тем принуждением, какое осуществляет государственная власть по отношению к лицам, нарушающим правовые нормы. Исход войны всегда гадателен, напротив, принудительная власть государства действует почти наверняка. Различие тут, повторяю, громадное. Но все-таки не следует забывать, что, как ни велико это различие, оно все-таки количественное, а не качественное. Мы не можем сказать, чтобы государственная власть действовала наверняка, мы должны ради истины прибавить почти, и это почти делает различие только количественным. Но что еще важнее - тот порядок, какой теперь установился во внутренней жизни государств, есть явление сравнительно новое, а прежде и там принуждение по отношению к правонарушителю осуществлялось самим потерпевшим, его личными силами, на его личный страх. Такая частная война обиженного против обидчика представляет уже полную аналогию с публичной войной государств. Итак, не трудно опровергнуть все эти доводы. Все они основаны на сравнении международного права с гражданским и притом в современном его состоянии. Но гражданское право еще не все право и не всегда оно было таким, как теперь. Что международное право не похоже на гражданское, это бесспорно, но отсюда не следует, что оно не есть право. Международное право есть отрасль публичного права и поэтому, по необходимости, его институт существенно отличается от частноправовых институтов.

     Если бы вся сила отрицательного отношения к международному праву ограничивалась одними этими аргументами оно бы, конечно, - давно сдано было в архив. Но за этими аргументами стоит, хотя и редко высказываемое, но гораздо более глубокое, основание этого, упорно сохраняющегося, сомнения в возможности признать за международными отношениями юридический характер. Оно обыкновенно не высказывается потому, что нелегко поддается формулировке, но, без всякого сомнения, в нем истинные основания отрицательного взгляда на международное право.

     Раскрыв любой курс международного права, вы на первых же его страницах, как основание всего дальнейшего изложения, найдете юридический анализ таких вопросов, которые на непредупрежденный взгляд представляются совершенно не допускающими юридического разрушения.

     В основание учения о праве мира кладут обыкновенно учение об основных правах государства, которые необходимо принадлежат каждому государству, от которых государство не может отказаться. Такими основными правами являются: право на осуществление или на самосохранение, право на равенство, право на независимость. Из права на существование выводят обязанность уважать неприкосновенность государства, из права на независимость - обязанность невмешательства в его дела. Но можно ли требовать такого же строгого выполнения этих якобы основных обязанностей государств, какого мы требуем в отношении всех вообще юридических обязанностей? Можно ли даже желать такого соблюдения? Стоит только обратить внимание на те последствия, к каким привело бы такое соблюдение, чтобы не усомниться в отрицательном ответе. То или другое государство существует, конечно, не потому, что за ним признается право на существование, а потому, что существует. Тут факт, голый факт, решает дело так, что вопрос о праве является совершенно праздным. Мы не можем даже сказать, чтобы признание права на существование за всеми действительно существующими государствами имело значение идеала международного порядка. Если бы это право нашло себе практическое осуществление, это повело бы к полному застою политической истории. Если бы это пресловутое право каждого государства на существование уважалось на деле, образование новых государств оказалось бы невозможным. Поэтому, кто не желает застоя, не может желать и безусловного уважения к этому праву государства на существование. Точно также невозможно и строгое соблюдение, соответствующей праву на независимость, обязанности невмешательства. Безусловно, воздерживаться от вмешательства в дела других государств значило бы оставаться безучастным свидетелем самых ужасных насилий, значило бы приносить в жертву отвлеченному принципу самые святые интересы человечества.

     В основание учения о праве войны кладется вопрос о праве на войну. Но только отъявленный доктринер может требовать, чтобы вопрос о войне и мире решался на основании юридических соображений. Государство воюет, когда может, и раз есть достаточная сила, повод к войне всегда отыщется. Ведь международная жизнь не знает давности. Существование интересов, из которых ведутся войны, измеряется не десятилетиями, а веками. Не удалось отомстить за правонарушение тотчас же, отомстят через 10, 20, 60 лет. А раз вопрос ставится таким образом, за кем не отыщется в настоящее или прошлом правонарушения? Словом, вопрос о праве на войну такой же праздный, как и вопрос о праве на существование.

     Подобные вопросы, мне кажется, действительно должны быть оставлены. Недостойно серьезной науки заниматься ими. Но ими не исчерпывается все содержание международного права. За этими пресловутыми правами государства стоят права отдельных лиц, находящих себе международную охрану, т.е. охрану совокупною деятельностью нескольких государств.

     Так, например, вопрос частного и уголовного международного права, международная охрана свободы мореплавания и судоходства по рекам, международные меры против торговли невольниками, международная организация почтового и телеграфного дела, международные меры против распространения эпидемии, эпизоотий, вредных насекомых, международные облегчения участи раненых и больных воинов, и целый ряд подобных вопросов, имеющих живое практическое значение именно, как вопрос права. Все эти вопросы относятся к содержанию международного права, но в общепринятой системе изложения науки, им отводят второстепенное, подчиненное место. Их нередко излагают даже как частные, имеющие лишь значение исключения, уступки со стороны государств, как ограничения их основных неотъемлемых прав. Между тем их юридическое значение стоит вне сомнений, вне спора. Ведь тут идет дело только о международной охране отношений государственного и уголовного прав, получающих международное значение лишь тогда, когда для полной охраны их требуется содействие двух или нескольких государственных властей. Почему бы не ограничить содержание международного права только этими, имеющими реальное значение, вопросами? Почему бы не освободить международное право от загромождающего его схоластического хлама?

     Все это учение, о правах государства на существование или на войну, на нейтралитет, не есть вовсе какая-нибудь особенная принадлежность международного права, а просто остаток давних устарелых теорий, когда-то царивших и в других юридических науках. Было время, когда в частном праве считали необходимым рассуждать о праве жить или о праве пользоваться членами своего собственного тела, а в государственном праве серьезно обсуждался, например, вопрос о праве народа на революцию, вопрос, имеющий даже очень большую литературу. Так, в том самом сочинении Гуго Гроция, которым он положил основание науке международного права, исследуется довольно пространно и вопрос о том, в каких случаях народ имеет право восстать против государя.

     Конечно это такой же праздный вопрос, как и вопросы о том, в каких случаях государство имеет право вести войну. Как в войне между государствами, так и в борьбе междоусобной, победитель всегда прав, побежденный всегда неправ. Революция, как и война не право, а только факт.

     Теперь все подобные вопросы оставлены и в частном, и в публичном праве, не только без вреда для юридической науки, но даже с прямой пользой. Устранив бесплодную схоластику, можно с большим вниманием сосредоточиваться на действительно жизненных вопросах науки. Зачем же сохранять это наследие устарелых теорий только в одном международном праве? Зачем удерживать за ним этот архаический облик, служащий главной причиной отрицательного к нему отношения? Государства, конечно, не перестанут существовать по прежнему и по прежнему гибнуть или распадаться, каждое в свой черед, и тогда, когда юристы перестанут рассуждать о праве их на существование, но за то право на существование самой науки международного права станет ясным для всех и бесспорным только тогда, когда подобные праздные рассуждения исчезнут со страниц руководств по международному праву.