ПРЕДИСЛОВИЕ

     История, эта бесстрастная хранительница добра и зла, совершаемого человеком, помнит немало примеров явной несправедливости людской. Как ни часты подобные случаи, начиная с древнейших времен, но совесть человеческая нелегко мирится с воздаянием злом за добро. И нередко ввиду таких ненормальных явлений испытывают потрясения самые сильные и цельные натуры. Перуджино, убежденный пиетист, после трагической кончины Саванаролы сделался отчаянным скептиком и стал вместо мадонн, олицетворявших небесную чистоту и кротость, писать на стенах сьенского Камбио сюжеты из античного мира, олицетворявшие физическую силу и земную красоту. - Саванарола дождался памятника четыре века спустя после своей смерти, но Перуджино умер, изверившись в людскую справедливости считая невозможным осуществление правды на земле…
     Та же самая скептическая мысль зарождается при виде недостойной травли, которая в последние годы изо дня в день совершается над памятью деятелей недавней преобразовательной эпохи вообще и над творцами судебной реформы в частности.
     За что и откуда такая не остывающая вражда и озлобление?
     История не забудет, писал в 1867 г. по поводу только что осуществленной реформы один из известнейших публицистов того времени, ни одного из имен, связанных с этим «великим делом обновления России».
     Прошло с тех пор каких-нибудь 20 лет, и что же видим? Преемники того же публициста не находят достаточно крепких и бранных слов для должного осуждения этого «великого дела» и его авторов. Нет той хулы и порицания, которые не посылались бы по адресу живых и мертвых виновников обновления «России». Начиная от обвинения в детском увлечении иностранными образцами и кончая прямым обвинением в государственной измене - такова схема обвинений, раздающихся чуть ли не ежедневно из лагеря противников нового суда.
     Откуда такое ожесточение?
     Ведь вся сущность судебной реформы сводится, по верному замечанию другого публициста, далеко не сочувствующего либерализму, к тому, что «в нашей, так же недавно неправосудной земле, в земле, где суд и неправда были синонимами - появился суд, не берущий взяток, равный для богатого и бедного и стяжавший доверие народных масс»; что на место старого суда «при одном воспоминании о котором, по выражению того же публициста, волос встает дыбом и мороз дерет по коже», явился новый суд.
     Откуда же такое озлобление?
     Непонятно. Необъяснимо!
     Прав был Плиний, сказав homini nihil est miseries aut superbius!
     Такое неумолимое озлобление было бы еще понятно. Если бы, созидая у нас новый суд, виновники его вместе с добром совершили и часть иногда неизбежного зла; если бы, вводя институты европейского публичного права, как, напр., суд присяжных, они бы исказили государственный строй или прибыли к разрушению и насилию. Но ведь этого не посмеют утверждать самые решительные поклонники дореформенного строя, надумавшиеся после двадцатитрехлетнего «реального» существования у нас суда присяжных доказывать «теоретическую» несовместимость его с нашим государственным строем.
     Разве изменили и могли изменить хоть на волос составители Судебных Уставов 20-го ноября наш законодательный механизм и разве не от усмотрения правительства зависит полная отмена их и уничтожение «судебной конституции», «народовластия» и прочего вздора, порожденного расстроенным воображением зоилов нового суда?!
     О чем же шумят и кричат наши не в меру расходившиеся народные витии, присвоившие себе монополию делать по своему капризному изволению одним из деятелей недавнего прошлого апофеоз, других же топтать в грязь!?
     Следуя совету древнего поэта, мы далеки от мысли перевершать приговоры крикунов, являющиеся результатом насильственного нагнетания весов.
     Non, quidquid turbida Roma
     Elevet, accedes; examenque improbum in illa
     Castiges tutina.
     Нет, мы далеки от желания препираться с неразборчивыми на средства, врагами нового суда. Не нам судить, насколько удачно выполнена поставленная нами себе цель, но целью нашего было принести дань уважения памяти одного из славных и главных деятелей незабвенной преобразовательной эпохи и предложить вниманию беспристрастных читателей мало известные или вовсе неизвестные материалы, извлеченные и многотомного «Дела о преобразовании судебной части в России», и могущие служить к разъяснению, тех голословных обвинений, которые сыплются в таком изобилии на незабвенных деятелей судебной реформы.
     Один из выдающихся деятелей ее, С.И. Зарудный, не только много и усердно поработал над нею, но и имел дальновидную предусмотрительность собрать и систематизировать в 74-х томах все материалы «Дела о преобразовании судебной части в России» и передать их в петербургские книгохранилища.
     Имев случай ознакомиться с драгоценными материалами этого дела. Мы сочли небезынтересным поделиться ими с интересующимися историей судебной реформы. Чтобы судить о значении этих материалов, которые одни способны пролить истинный свет на ход и исход судебного преобразования, достаточно пробежать приводимые ниже сведения о происхождении нашего суда присяжных (см. главы VI и VII). Из них с очевидностью явствует все легкомыслие и недобросовестность современных критиков нового суда, навязывающих насильно составителям Уставов 20-го ноября «политические мотивы» при учреждении суда присяжных, тогда как те энергически протестуют против таких мотивов и всячески настаивают на «юридическом» характере русского суда присяжных...
     Верим глубоко, что придет время, когда эти тысячи фолиантов, с укоризненным молчанием взирающие на тот неправый суд, который ныне чинится над творцами суда правого, заговорят громко и красноречиво, под пером талантливого историка и покажут, какое изумительное усердие и добросовестность проявили эти благородные и честные деятели. Тогда станет ясно для всех, как тяжко было прегрешение тех, которые намеренно или по неведению оскорбляли чистую, незапятнанную память этих честных тружеников, отрицая их громадные и бесспорные заслуги пред отечеством.

Гр. Джаншиев