ПРЕДИСЛОВИЕ

     Выпуская в свет первый том Истории Византии, чувствую себя обязанным указать на тот путь, каким я пришел в эту область исторического знания. Мои первые ученые работы относились к области римской древности, и пришлось в сфере вопросов по истории римских учреждений, преимущественно императорского периода, для изучения которого представляют обильный материал эпиграфические тексты, широко введенные под эгидой Моммзена в ученый оборот европейской науки. Университетское преподавание, которое открылось для меня в Университете св. Владимира, направляло затем мои занятия и ученые интересы в круге установившегося цикла предметов, обнимаемых кафедрой римской словесности, причем факультет поручал мне вначале и преподавание римской истории за неимением особого преподавателя. Так, в течение первого десятилетия я оставался в области римской древности.
     В 1890 году Императорская Археологическая комиссия оказала мне внимание привлечением к участию в непосредственной разработке археологических богатств нашего Черноморского побережья, и моя первая поездка в Керчь одарила меня находкой, которая оказалась первой, в своем роде, на неистощимой почве древнего Пантикапея, а именно, христианская погребальная пещера с написанной на стене датой 788 года Боспорской эры, т.е. 491 г. по Р.Х.
     С тех пор древности Тавриды стали для меня близкой и родной областью. В связи с непосредственным участием в работах по разысканию памятников прошлого для меня возникали разные, по преимуществу исторические вопросы, а поиски за материалом для их разъяснения все чаще и чаще приводили меня к памятникам византийской письменности. Так возникали те разнообразные заметки, рецензии и более цельные работы, появлявшиеся в Византийском Временнике, Журнале Министерства Народного Просвещения и других изданиях. Серию работ по Крыму я закончил в очерке «Прошлое Тавриды». Мой давний интерес к военным учреждениям империи направлял меня, попутно с поисками по другим вопросам, и к Маврикию, и к Константину Порфирородному. Отсюда возникли этюды о друнге и друнгарии, византийском лагере Х века, византийских фемах, многие доклады в Обществе Нестора-летописца и, наконец, издание «Стратегики имп. Никифора» по рукописи Московской Синодальной Библиотеки. Когда после тяжких заминок в учебной жизни университета, восстановилась бодрая академическая деятельность в стенах наших аудиторий, наш факультет, в заботах о расширении преподавания, предложил мне взять на себя чтение курса по истории Византии. Не без большого колебания решился я сделать первый опыт в 1906-1907 учебном году. Те несколько лет, которых потребовал от меня раньше того перевод Аммиана Марцеллина, историка, стоящего на рубеже эпох, держали меня среди событий переходного времени и множество вопросов по истории учреждений империи. Так я из старого Рима перешел в Новый, и успел в своем курсе обозреть со своими слушателями жизнь империи до знаменательной эпохи возникновения священной римской империи Карла Великого. Этот первый опыт пришлось повторить через два года. Те затруднения, которые создает для учащихся отсутствие в нашей литературе общих сочинений по истории Византии, побудили меня приняться ровно год тому назад за обработку своего курса по конспектам, которые я составлял для лекций. Само собой разумеется, что пришлось опять обратиться к источникам, и мой текст, по мере обработки, разрастался против того, что было в конспекте. Приступая к делу, я предлагал закончить первый том на эпохе Юстиниана, но вышло иначе, и я решил остановиться на Анастасии, в надежде начать второй том с Юстиниана.
     В изложении судеб Византии я старался, предлагая вниманию читателя события живой действительности, дать ему возможность чувствовать дух и настроение тех давних времен. В какой степени удалось это мне достигнуть, пусть о том судят другие. Круг источников, бывших у меня под руками, равно и ученой литературы, указан ниже.
     Пересматривая теперь отпечатанные листы моей работы и, замечая кое-что такое, что приходится исправить, с укором себе вспоминаю совет Горация - nonum premature in annum; но время не ждет, дела много, а делателей мало. Быть может, благожелательная критика укажет мне много такого, чего я сам не замечаю теперь под свежим впечатлением пережитого напряжения работы по составлению текста и его печатанию.
     Не могу при этом случае не высказать и того общего настроения, которое одушевляет меня в изучении прошлых судеб Византии. Наше русское прошлое связало нас нерасторжимыми узами с Византией, и на этой основе определилось наше русское национальное самосознание. Теперь, когда, в виду совершившегося перелома в нашем политическом строе, наше народное самосознание особенно нуждается в просветлении своих основ, принесена, неведомо зачем, тяжелая жертва в ущерб народного дела. Те люди, которым было вверено верховное руководство делом русского просвещения, отказались в системе высшего образования от того элемента, который дает ему силу и мощь в западной Европе. Устранение греческого языка из программы средне-образовательной школы является добровольным принижением нашего просвещения пред тем его идеалом. который живет и действует в Западной Европе. Ущерб, причиненный делу просвещения, ставит печальную перспективу для нашего будущего. Хотелось бы надеяться, что рост русского самосознания и просвещения, а также более глубокое ознакомление с историей просвещения на Западе, вызовут в русском обществе сознание потребности восстановить на нашей родине то первенство греческого гения в системе внешнего образования, которое водворила у себя Западная Европа. Быть может, поймем и мы, русские, как понимают в Европе, что не в последнем слове современника, а в первом слове эллинов заключено творческое начало высокой европейской науки и культуры. Что же до системы образования, то здесь желательна и возможна дифференциация, а не нивелировка и опрощение.
     Возвращаясь от этих мыслей к лежащему пред читателем тому Истории Византии, я должен высказать сожаление, что мне удалось приложить только две карты: общую карту римской империи, заимствованную из издания Spruner-Sieglin, Atlas antiguus, и уменьшенную копию прекрасной карты Балканского полуострова из неоконченного издания Kiepert, Formae orbis antigui (Berlin 1894). План Константинополя заимствован из путеводителя Meyera, а разрез стен из книги Millingen, Byzantine Constantinople. London. 1899.
     Так как я заботился и о внешнем виде моей книги, то мне очень досадно, что в напечатанном тексте оказались опечатки. В приложенном списке опечаток три, особенно мне досадные, выделены разрядкой, и я прошу читателя устранить их из текста раньше, чем читать его. Хотя благодаря любезной помощи студента К.А. Езерского, я имел в руках полный список опечаток, но я воспользовался им не вполне, оставив без внимания погрешности в знаках препинания, которые попадали иногда не на свое место, а также и неисправности в греческих ударениях и придыханиях. Непривычка наборщиков к греческим буквам и сбитый шрифт, к тому же и смешанный, лишали меня возможности добиться успеха в этом отношении, а затяжка с корректурой увеличивала стоимость издания. «Минула лета Ярославля», когда греческая речь не была чужда в нашем Киеве…
     Расходы по изданию принял на себя Университет св. Владимира, которому я считаю долгом выразить свою сердечную признательность.

Юлиан Кулаковский
11 мая, 1910, Киев