ВВЕДЕНИЕ
 

     Отсутствие твердо установившихся взглядов на причины возникновения повальных болезней в виде пандемий дало нам повод обратиться к изучению истории, быть может, скорее удастся найти руководящую нить, на чем в особенности настаивал столь компетентный исследователь, как Hecker.

     Современное состояние о заразных болезнях, благодаря бактериологии, настолько продвинулось вперед, что дает возможность, с одной стороны, разобраться в многочисленных противоречиях эпидемиологов, а с другой - составить более или менее приблизительно верное представление о главнейших факторах, способствующих появлению эпидемий, охватывающих нередко целые страны.

     При наших исследованиях оказалось, что связь между войнами и пандемиями, отмеченная большинством современников и историков, - не случайная; что эти два исторические явления тесно и роковым образом связаны между собой, и этим объясняется появление пандемий в так называемые переходные исторические эпохи.

     В наших попытках ближе уяснить себе сущность этой связи, мы пришли к заключению, что связь эта наиболее обстоятельно анализирована Н.И. Пироговым; взгляды и выводы покойного начали слагаться еще во время его профессорской деятельности в стенах нынешнего Юрьевского университета и окончательно установились в течение Севастопольской компании и следовавших за ней пяти последних войн, при том выводы эти находятся в полном согласии с результатами, добытыми бактериологией. Эти взгляды Пирогова и положены нами в основу нашего опыта.

     В 1864 году, в своих «Grundzuge der Kriegschirurgie», изданных в Дрездене, Пирогов высказал главную мысль, неустанно проводимую им в течение всей последующей деятельности, - что эпидемии вспыхивают в неудержимой силой, как только забывают, что главнейшей предупредительной мерой служит - изолирование и рассеяние больных. С тех пор прошло уже 30 лет, наши знания природа заразных болезней, благодаря бактериологии, - достигли, в столь короткий, относительно, промежуток, такой полноты и отчетливости, какая далеко превзошла самые смелые мечты и ожидания.

     На втором Пироговском съезде врачей в Москве, доктор Бертенсон делал в секции гигиены доклад: «Госпитальная гигиена в связи с вопросом о профилактике инфекционных заболеваний», в котором докладчик напомнил секции основные требования Пирогова и привел литературу. Сущность своего сообщения автор изложил в девяти положениях, из которых шестое положение таково: признать болезни: дифтерит у взрослых, сап, бешенство, натуральную оспу, рожу, тиф сыпной и возвратный, туберкулез и септические хирургические заболевания, за заболевания, требующие, под страхом законной ответственности, индивидуальной изоляции больных.

     Это шестое положение, очевидно, есть не что иное, как основной вывод Пирогова из всей его многолетней деятельности. И, тем не менее, в Трудах Съезда мы читаем (Том первый, Москва, 1887 г.).

     «Сообщение И.В. Бертенсона вызвало возражение лишь со стороны П.С. Евсеенки, который заметил, что шестое положение референта не может быть принято, так как земские больницы не удовлетворяют требованию индивидуальной изоляции и врачам пришлось бы, под страхом законной ответственности, отказывать в приеме заразным больным». О необходимости же стремиться к тому, чтобы поставить больницы в такие условия, чтобы этот «страх законной ответственности» падал сам собою, - к сожалению, ни слова. А каково значение этого злополучного шестого пункта, который «не может быть принят» - т.е. другими словами, основного требования Пирогова, можно судить по следующим заключительным словам отчета E. Roux: «Триста случаев дифтерии, леченных противодифтерийною сывороткою, - E. Roux, L. Martin u A. Chaillou, 1894 год».

     «Читатель этой работы, без сомнения, будет поражен большим числом осложнений, замеченных у наших дифтеритных детей.

     300 детей, страдавших, несомненно, дифтеритом и леченных сывороткою, дали смертность в 26%, вместо обычных 50%.

     Можно ли добиться еще лучшего? Мы убеждены, что это возможно; но такое улучшение будет зависеть не от какого-нибудь лекарства, а явиться последствием улучшения в устройстве отделений в больницах, хотя мы очень опасаемся, что для этого потребуется еще больше времени, чем сколько было нужно для открытия лечения сывороткой.

     Я не исполню своего долга, если не укажу на очень дурную организацию отделений для дифтеритных больных в парижских больницах. Благодаря достойной сожаления системе передвижения в дифтеритовом павильоне, врач меняется каждые три месяца, а старшие врачи также поочередно получают его в свое заведывание. Для того чтобы больничное отделение велось хорошо, нужно, чтобы дифтеритное отделение оставалось в руках постоянного врача, обязанного быть специалистом по этой болезни, а в его распоряжении - постоянные помощники и персонал, которые сделаются тогда  действительными сотрудниками в его делах.

     Устройство госпиталей также не удовлетворяет самым элементарным требованиям гигиены. В детской больнице имеется палата для мальчиков и палата для девочек, с отделением на одном из их концов для изолирования. Вследствие этого в одной и той же палате содержатся и коревые, и скарлатиновые больные. Столь опасная для оперированных бронхопневмония в ней постоянно царит, несмотря на усилия врачей, интернов и прочего персонала. Директор больницы (L. Hopital des Enfants-Malades) с величайшей охотой дает согласие на дезинфекцию, но стоит поступить одному зараженному ребенку, чтобы все снова загрязнить.

     Хорошо устроенный дифтеритный павильон должен допускать соединение в общих палатах только выздоравливающих детей, пробывших в больнице более 15 дней. Всякий поступающий подозрителен и должен быть изолирован как бы запертый в ящик, который легко дезинфицировать и расположить так, чтобы ухаживающий персонал не мог переносить заразы от одного к другому».
 

E. Roux
 

     Не слышится ли в этом горьком, но правдивом признании, из-за действительно «скорбного» больничного листа, голос покойного многоопытного Н.И. Пирогова - «Опыт и старость, к сожалению, указывают, слишком наглядно, человеку на границы его значения и власти над природой. Я далек от увлечения, и повторяю, что все наши усилия в борьбе с травматическими заразами только до известной степени могут быть успешны. Но мы обязаны всеми способами предотвращать перенос этих контагий на других раненых и тем уничтожать в корне угрожающее развитие общих пиемий и септицемий, при скопе тяжелораненых в одном помещении. Чтобы не утверждали антиконтагионисты, но им не удастся поколебать заслуженную репутацию карантинов. И вот это-то карантинную систему - изолирование раненых, - я и защищаю, видя в ней самое верное средство и против травматических зараз… Как бы госпитали ни были устроены, они тогда только достигнут своей цели, когда администрация позаботится, во-первых, рассеять раненых и больных и в различных и, сколько возможно, более отдельных помещениях, и, во-вторых, когда она будет иметь достаточное число запасных палат или зданий, для периодического перемещения больных. Госпитальные миазмы не так летучи, чтобы уничтожаться одною только вентиляцией; поэтому и определение количества воздуха кубиками хорошо только для предохранения от миазм, развивающихся в спертом воздухе, а не от прилипчивых заражений». (Отчет о посещении военно-санитарных учреждений в Германии, Лотарингии и Эльзасе в 1871 году Сиб. 1871).

     Эпидемии вспыхивают с неудержимой силой, всякий раз когда забывают или не знают, что лучшая мера предупредить их есть изолирование и рассеяние больных; что, другими словами, скученность, среди всех других условий, благоприятствующих появлению повальных болезней, занимает первое место - это более или менее ясно можно проследить во всей истории эпидемий, обратимся ли мы к периоду наиболее пышного расцвета философского, политического и художественного творчества греческого гения, к мрачной ли эпохе чумных эпидемий, или к ближайшим к нам эпохам. Всюду одно и то же; но эпидемии и эндемии и в наше время продолжают более всего гнездиться там, где население наиболее скучено в ограниченных пространствах. В виде иллюстрации приведем пример - следующий художественный рассказ Фукидида об афинской чуме, долгое время служивший образцом описания для позднейших авторов и потому переданный нами возможно ближе к подлиннику.

     Этим рассказом начинается достоверная писаная история эпидемий; на попытках критически отнестись к нему можно проследить последовательное развитие взглядов на сущность заразных болезней; кроме того, рассказ этот подтверждает и другую главную мысль Пирогова.

     В самом начале лета (в марте 430 г.) пелопонезцы и две трети союзников (около 40000 чел.) вторглись, как и прошлый год, в Аттику, под предводительством Лакедемонского царя Архидама Зевксидамова сына, и, расположившись лагерем, стали опустошать страну. И еще немного дней пробыли они в Аттике, как среди афинян впервые стала появляться болезнь.

     Такой моровой язвы и такой гибели людей нигде не запомнят. И врачи не помогали, впервые подавая помощь в болезни, совершенно им неизвестной, но сами более всех умирали, ибо чаще и более других имели дело с больными, - да и вообще человеческое искусство было бесполезно. Сколько  ни молились пред святынями, сколько ни вопрошали оракулов и тому подобное, все было тщетно, наконец, оставили и это, осиленные бедствием. Началась болезнь, как говорят, прежде всего с Эфиопии, за Египтом, потом спустилась в Египет и Ливию, и большую часть персидского царства; Афины же поразила внезапно, и прежде всего поразила людей в Пире, почему и прошел от них слух, будто пелопонезцы бросили яд в цистерны: водопроводов тогда еще не было (проведена вода в 414 году); позже болезнь проникла и в город, и умирать стало уже и гораздо больше.

     Среди полного здоровья, появлялся сначала сильный жар головы, краснота и воспаление глаз; внутренности, именно глотка и язык, тотчас наливались кровью, дыхание и хрипота, а немного спустя недуг спускался на грудь при сильном кашле; когда же доходил до желудка, то выворачивал его и наступали всякие извержения желчи, какие только перечислены врачами, и притом с большими мучениями. На большинство нападала пустая икота, причинявшая сильную судорогу, которая у одних унималась тот час же, а у других много позже. Снаружи тело было наощупь не очень горячо, и не бледно, но красновато, синевато, высыпали мелкие прыщики и нарывчики. Внутренности же так горели, что больные не переносили самых легких одеяний и самых тонких покрывал, а лежали нагие и с величайшим бы удовольствием бросились в холодную воду.

     Беспокойство и бессонница продолжались во всю болезнь. Но тело, сколько бы времени болезнь ни держалась на высоте, не худело, а, сверх ожидания, выносило страдания. Таким образом, большая часть умирала на девятый и седьмой день от внутреннего жара, все еще имея кое-какие силы или, если кто выживал, болезнь спускалась на живот, и так как в нем делалась большая язва, то нападал неудержимый понос; от него позже большинство умирало вследствие истощения. Так обходил недуг все тело, начиная сверху и вступив, прежде всего в голову; а если кто и выходил жив из самого разгара болезни, то, как след, оставалось поражение оконечностей тела, так как болезнь переходила в половые органы, в пальцы рук и ног, и многие оставались в живых, лишившись этих членов, некоторые же и глаз; а у иных, перенесших одинаково все это, вдруг пропадала память, и они не узнавали ни самих себя, ни близких.

     Действительная картина превышает всякое описание и болезнь обрушивалась тяжелее, чем то по силам человеческой природе; а вот еще в чем обнаруживалось яснее всего, что это нечто такое, что выходит из ряда обычных вещей. Ни птицы, ни четвероногие, нападающие на человека, несмотря на множество непогребенных трупов, не приближались к ним, или поев, околевали; и вот доказательство: сделалось очевидным уменьшение хищных птиц, и не было видно их нигде либо в других местах, ни около трупов; на собаках же скорее всего заметен был такой результат, потому что они живут вместе с человеком.

     Такова была болезнь в общих чертах, если оставить более мелкие особенности, так как с каждым случалось что-либо такое, что проявлялось у него иначе, чем у другого. И никакая другая из обычных болезней не показывалась в то время, а если и появлялась, то оканчивалась все той же. Умирали и без ухода, и при самом тщательном попечении; не оказалось ни одного лекарства, про которое можно сказать, что, давая его, нужно ждать пользы; что помогало одному, другому оно же приносило вред. Ни одно дело не оказалось огражденным от болезни, как слабое, так и сильное; болезнь поражала всех и при всякой обстановке.

     Немало споров возбудил вопрос о диагнозе афинской чумы. Не входя здесь в обсуждение различных высказанных историками взглядов, мы считаем необходимым привести отзыв Н.И. Пирогова, что не всегда и возможно поставить точную диагностику; вот его слова. «Всего губительнее, говорит он в «Военно-врачебном Деле» в 1877-1878 году, II том Спб. 1879 г., стр. 40 - действует во время войны, на армии и народонаселение, хаотическая смесь разных поветрий и зараз, в которой нелегко бывает найтись и самому опытному врачу. Этот патологический хаос наблюдается, как свидетельствует история и опыт, при трех условиях: во-первых, при продолжительных осадах крепостей с большим народонаселением; во-вторых, когда продолжительные и соединенные с большими лишениями войны ведутся в лихорадочных местностях (эндемии); в третьих, когда в продолжительной войне, вместе с военными эпидемиями и заразами, господствуют и случайные повальные повторения (оспа, холера, чума). Если под эти условия, действующие вместе, подпадает армия и народонаселение, то один и тот же организм поражается таким болезненным процессом, описание которого нельзя отыскать ни в учебниках, ни в классических сочинениях.

     Как раз под эти три условия, по-видимому, и подходит афинская чума. Скученность населения и занос заразы, как мы видели, отметил Фукидид. Спустя пять веков грек Диодор Сицилийский, рассматривая в своей истории афинскую чуму, уже во многом расходится с очевидцем Фукидидом. «Если история исследует причину ужасной силы болезни, то необходимо указать следующее. После лишивших зимой дождей земля пропиталась влагой, и многие из котловин наполнились водой и превратились почти в совершенные болота; с наступлением лета эти места стали нагреваться и гнить, от чего пошли тяжелые и зловонные испарения, которые, поднимаясь, портили ближайший воздух - то же самое наблюдается и на болотах, имеющих болезненные свойства. Способствовали болезни и вредные качества подвозимой пищи, так как овощи в этом году были крайне водянисты и имели вредные качества. Третьей причиной было отсутствие северных ветров, которые летом постоянно умеряют чрезмерный зной; а когда жар делается чрезмерным и воздух накалится, то тела людей, при отсутствии прохлады, начинают заболевать - поэтому-то и происходит то, что от излишнего жара появляются тогда всякие горяченные болезни, и поэтому-то большинство больных и бросалось в цистерны и источники, стараясь освежиться.

     Это замечание Диодора не лишено доли истины, и в историческом обзоре малярийным заболеваниям необходимо уделить значительное внимание. Кроме малярии, древним хорошо были знакомы дизентерия, рожа и дифтерит; сыпной тиф.

     Вот профилактические правила, рекомендуемые Цельзом во время эпидемий: (Lib. I. Cap. X.).

     Следующие правила дожжен соблюдать во время эпидемий (pestilential) каждый, кто хочет предохранить себя от заболевания, хотя и не безусловно надежные.

     Во-первых, необходимо отправиться в путешествие или морское плавание, а если нельзя, то ходить, гулять на открытом воздухе, до наступления полуденной жары, умащать свое тело и избегать утомления, отягощения желудка, холода, жара, половых излишеств и, более всего, быть осторожным, когда чувствуешь в теле какую-либо тяжесть: тогда не следует рано вставать и не ходить босиком и, в особенности, после еды или ванны. Не нужно принимать рвотных ни на тощий желудок, ни на полный, ни прибегать к слабительным, но, с другой стороны, и не останавливать движения кишок. При некоторой полноте предпочтительное воздержание. Также следует избегать бани, потения, полуденного сна, особенно после еды; если же кто и позволяет себе соснуть днем, то пусть будет умерен, чтобы не расстроить желудок; попеременно один день следует пить воду, другой - вино; вообще же сверх указанного в образе жизни необходимо делать как можно меньше изменений. Все это должно соблюдать при всякой эпидемии, особенно при той, которую производят южные ветры. Те же правила и для тех, кто путешествует, если он уезжает из своего местожительства в нездоровое время года, или отправляется в нездоровые места; и если почему-либо нельзя исполнять всего, то все-таки нужно быть воздержанным и чередовать вино с водой и воду с вином, как это указано выше.

     Не находим ли мы уже у Цельза (а он родился между 25-30 г. до Р. Х.) почти все те профилактические правила, которые применяются и по сие время? Совет же пить кипяченую воду дал еще Гиппократ.

     Добавим к этому, что окуривание серой, столь рекомендуемое в последнее время, было известно еще Одиссею (XXII, 509-523).

     И мы полагаем, что сопоставление прошлого с настоящим далеко не излишне для более верной оценки достигнутых результатов. Становясь же, в разборе фактического материала, на точку зрения Пирогова, мы должны указать, что в этом мы встретили сочувствие со стороны профессора С.М. Васильева, декана Медицинского Факультета Юрьевского Университета, которому за полученные советы высказываем здесь нашу благодарность.