ПРЕДИСЛОВИЕ

     Предлагаемое исследование было задумано как вступительная глава к более широкому труду с иным горизонтом, иным материалом. Глава эта, рассчитанная приблизительно на 6 печатных листов, должна была лишь подготовить дальнейшее рассуждение о влиянии готов на славянский мир, главным образом, на почве языка; она имела целью вкратце выяснить географические и этнологические условия, при которых сказалось это влияние, т.е. определить, откуда и когда явились готы в Великую Сарматию и в какой группировке они застали здесь славян и финнов.
     Но - habent sua fata libelli!
     Когда четыре первые листа уже были отпечатаны, я, при чтении корректуры пятого счел необходимым несколько расширить свое рассуждение о скифах, чтобы создать более широкий базис для дальнейших географических и этнографических построений. Мне казалось тогда, что я вношу этим лишь небольшое, сравнительно, редакционное дополнение; на самом же деле я вскоре должен был убедиться, что пробил в своем плане брешь, которую я уже не в силах был заполнить: чрез нее за скифами прошли сарматы, и длинной вереницей потянулись аланы, бастарны, скиры, геты, кельты. Все это требовало пересмотра, и я не мог отказаться от него, так как, действительно, вскоре убедился, что материал и круг возможных решений по относящимся сюда вопросам далеко не исчерпаны; что, например, Птолемей может внести существеннейшие поправки и дополнения в наши географические и этнографические знания о Сарматии и прилегающих областях, если только сумеет воспользоваться его богатым материалом.
     Раз я убедился в этом, я уже не мог сохранить прежний план: научная честность требовала, чтобы я отказался от него. Я так и сделал, скрипя сердце, так как я этим выпускал из рук власть над своей работой: она зажила как-то своею собственной жизнью, независимо от меня, увлекая меня за собою в такие области, в которые я до того времени никогда не заглядывал и заглядывать не хотел, так как они лежали далеко за пределами моих научных интересов и планов. Сюда относятся, например, значительные географические экскурсы, основанные отчасти на математических вычислениях.
     Если моя книга попадет в руки математика, он, вероятно, улыбнется наивным приемам филолога, сводящего все к простейшим геометрическим и алгебраическим формулам и достигающего путем длинных и утомительных обходов таких результатов, которых он иным путем, может быть, достиг бы скорее и проще. Надеюсь, что от этого пострадал лишь я один, а не сама работа.
     Но не только эти части получили иной вид, чем предполагалось раньше: они навели меня на ряд соображений, которых я не мог оставить без разработки во второй половине своего труда, И вот - вступительная глава, более или менее компилятивного характера, разрослась - уже на типографском станке - в самостоятельное исследование, обнимающее целую книгу.
     Такова история моей работы.
     Оглядываясь на пройденный путь и замечая многочисленные зигзаги и скачки в сторону, я утешаю себя тем, что, в общем, взятый мною курс все-таки оказался верным: намеченные вначале важнейшие вопросы легко и без натяжек нашли решение в конце, притом решение иное, чем я сам ожидал. Верно оно или нет, вопрос иной; во всяком случае, для меня и моей работы эти зигзаги и экскурсы оказались необходимыми.
     С другой стороны, однако, я не могу не заметить, какой ущерб они нанесли цельности моей книги. Прежде всего, конечно, пострадала композиция. Если бы я мог перестроить свою работу, я, конечно, расположил бы разработанный в ней материал иначе и расчленил бы его по частям и главам. Не имея возможности исправить этот недостаток в корне, я старался загладить его подробным оглавлением и не менее подробным указателем, при помощи которых читатель, надеюсь, легко разберется в сложной мозаике моего текста.
     Пришлось примириться еще с другим недостатком, вызванным тою же причиной.
     Перемена в плане работы и перенесения центра тяжести ее на другой пункт не могли не замедлить печатание: первые листы напечатаны летом 1895 года, а подписываю я эти строки 20 сентября 1899 года. Такой значительный промежуток времени должен был отразиться на моей работе, тем более, что последняя велась почти исключительно в летние месяцы, зимою же лишь урывками. На счет этих обстоятельств я прошу отнести неровности в изложении, не всегда равномерное распределение рабочей энергии и интенсивности; наконец, и те мелкие противоречия и непоследовательности, например, в транскрипции имен, которые являются необходимым следствие медленной работы с длинными, иногда в несколько месяцев, перерывами.
     Существенно важное противоречие я замечаю только в одном: вопросу о венедах на балтийском побережье я даю в конце книги (стр. 331-336) иное решение, чем в начале ее. Между этими двумя решениями прошло четыре года добросовестной работы. Так как в «поправках и дополнениях» на стр. 369 ссл. заключаются и некоторые другие немаловажные добавления и исправления, то я включил указание на них в оглавление, где читатель найдет их отмеченными в скобках курсивом.
     Читатель, специально интересующийся географической стороной дела, хорошо бы сделал, если б просмотрел приложение I раньше, чем приняться за чтение самой книги: он найдет там теоретическое оправдание приемов, которыми я пользовался.
     Полагаю, что мне не поставят в упрек сравнительно незначительное число ссылок и цитат. Всякий, хотя сколько-нибудь знакомый с трактуемыми мною вопросами, знает, какая огромная литература существует по некоторым из них. Я не мог, да и не хотел приводить ее всю, даже там, где мои результаты случайно совпадали с тем, что достигнуто моими предшественниками в этой области. Но я тщательно отмечал все пункты, в которых я сознавал хотя бы некоторую зависимость от них, и надеюсь, что в этих указаниях нет существенных недочетов. В большинстве же вопросов, затронутых мною, у меня, к счастью, вовсе не было предшественников, по крайней мере при той постановке, которую я должен был дать этим вопросам в общем течении моего исследования. Говорю «к счастью»: многие их моих читателей знают, как весело и бодро работается в поле вполне еще девственном.
     Моя орфография древнегерманских и других форм, полагаю, понятна и не требует специального разъяснения. Замечу, лишь, что руна (p) обозначает собою глухой зубной спирант, = английскому глухому th; ему соответствует, как звонкий спирант, _____ (=англ. звонкому th). Знак ђ попал в текст по некоторому недоразумению; я пропустил его, когда он встретился в первый раз, и должен был оставить его и в дальнейшем, чтобы не вносить пестроты и противоречий в обозначении одного и того же звука. Знак этот обозначает звонкий губной спирант (так наз. durchstrichenes b), которому, в группе глухих спирантов, соответствует f. Наконец, z всегда равно русск. з, за исключением древневерхненемецких форм, где оно вначале слов и после согласных обозначает аффрикату (= ts); из него произошел звук, обозначаемый знаком R и встречающийся только в прасеверных формах: это, вероятно, небное r, в противоположном к индоевропейскому альвеолярному r.
     Перевод немногих древнегерманских цитат читатель найдет в «Поправках и дополнениях».
     Выпуская в свет мою книгу, я с грустью вспоминаю, что ее уже не увидят ни А.А. Куник, ни В.Г. Васильевский, которые с таким участием относились к ее начаткам. Я надеялся тогда видеть их в ряду моих критиков. Этой надежде не суждено было осуществиться, и я могу лишь преклониться перед их памятью, с чувством глубокой благодарности за все то многое, чем я им обязан.
     Много встречал я участия к своей работе и в других лицах. Всем им приношу искреннюю привязанность. Не могу не выразить также глубокую благодарность II Отделению Императорской Академии Наук. Я высоко ценю честь, которую оно мне оказало, уделив моей работе место в своем Сборнике. Каков бы ни был отзыв компетентной критики о моей книге, я могу сказать, что я честно старался оправдать оказанное мне доверие.
     Последнее и самое веское слово благодарности я должен сказать моему учителю А.Н. Веселовскому. Посвящая ему свою книгу, я лишь закрепляю уже совершившийся факт: книга, действительно, принадлежит ему во всех отношениях, будучи обязана ему как своим возникновением, так и своим появлением в свете. Еще на студенческой скамье, в его аудитории и под его непосредственным влиянием, я задумал ту цепь работ, первым звеном которой ныне появляется эта книга. Когда много лет спустя, моя мечта стала воплощаться, то он же был моим ходатаем перед ученым учреждением, гостеприимно открывшим моей скромной работе доступ к своим изданиям. Под его наблюдением печаталась она. Жертвуя временем и трудом, он держал последнюю корректуру всех ее листов; наконец, он же был, так сказать, ее восприемником, дав ей то название, под которым она появляется. Все это дает мне некоторое право поднять на моей мачте его флаг, посвятить именно ему мою книгу. Курс, которого держится мое исследование, несколько иной, чем тот, в котором идет его собственная его работа. Тем не менее, оно вышло из созданной им же среды и служит общему делу.
     Да примет он мою книгу как скромное выражение искренней и глубокой благодарности сердечно преданного ему ученика, научные интересы которого обязаны ему своим возникновением и развитием!

Браун