Предисловие автора.

   Эпоха, которую мы пережили во второй половине девятнадцатого столетия, есть одна из самых замечательных в истории человеческой мысли. Революция, начавшаяся с применением доктрин эволюционной науки, получила первый свой импульс с изданием сочинения Дарвина «Происхождение видов», затем постепенно расширила свой горизонт, пока она не обняла всей умственной жизни нашей западной цивилизации. Мы видели, как одна за другой оживлялись, перерабатывались, превращались низкие науки под влиянием нового знания. Естественно наука о человеке в обществе последняя почувствовала это влияние, но раз, наконец, и до нее дошло эволюционное движение, оно обещает вызвать в ней поразительные перемены. На историю, экономику, политику и наконец, на отношение науки к религиозной жизни и религиозным явлениям человечества это движете обещает иметь сильное влияние. Одним словом, весь план жизни понемногу открылся нам в новом свете, и мы начинаем замечать, что он представляет могущественное единство, в каждой части которого царствуют условия законности и правильного прогресса.
   В этот период воссоздания наиболее поразительна перемена, незаметно происшедшая в умах подрастающего поколения, относительно великих социальных и религиозных проблем дня. Мы прожили эпоху, когда пересозданы были самые основания человеческой мысли. Для тех, которые узрели в первой стадии только хаос, произведенный передвижением старых границ, это было только временем недоразумений и меняющихся надежд. Но кто, по воле судеб, появился на свет позже, имеет уже более возвышенное представление о характере труда, совершить который в конце концов предназначено разросшемуся знанию. Все в мире говорит нам теперь, что нравственный закон есть неизменный закон прогресса человеческого общества. Никакая теологическая школа не пыталась провести эту теорию с той прямотой и силой, с которой сумеет это сделать в будущем эволюционная наука. В молчаливом, но напряженном соперничестве, которым постоянно занята каждая частица расы, постоянный успех, насколько мы можем судить, неизменно связан с благоприятными для сохранения высокого уровня общественной успешности этическими и моральными условиями, и только с этими условиями.
   Кто только начал серьезно изучать переходный период, переживаемый в настоящее время нашей западной цивилизацией, не может избежать заключения, что мы быстро приближаемся ко времени, когда нам придется встретиться лицом к лицу с социальными и политическими проблемами, более тяжелого характера и более широкого объема, чем с каким нам приходилось считаться раньше. Эти проблемы не составляют особенности какой либо из национальностей, включенных в эту цивилизацию. Но когда дело дойдет до методов разрешения этих проблем, общественный прогресс разных классов западных народов подвергнется вероятно более строгому испытанию, чем какой им приходилось испытывать раньше. Кто, хотя бы даже туманно, представляет себе огромную роль, которую, вероятно, предназначено сыграть английским народностям — если они останутся верны своим традициям — в непосредственном будущем мира, тот почувствует, как выгоден каждый научный шаг вперед, дающий нам возможность, при помощи методов современной науки, достигнуть ясного представления о твердых, неизменных условиях годности и силы морали, ибо лишь при помощи последних какой-нибудь народ может продолжать играть в течете долгого времени важную роль на подмостках мира. Никакая другая раса никогда не имела пред собой таких удобных случаев, каше представляются в двадцатом столетии для этих народов. Покажут ли они себя достойными их? Если они потерпят неудачу, мир станет много беднее и перспектива для нашей цивилизации сделается гораздо темнее. Те же из нас, кто надеется, что они не потерпят неудачи, думают, что всякая попытка, объясняющая миру великие постоянные причины развития или упадка народов, всякая такая попытка должна действовать на нас в предстоящей нам работе укрепляющим образом. 

Предисловие проф. А. Вейсмана.

   Взглянув на заглавие этой книги, читатель найдет пожалуй несколько странным, что предисловие к ней написано естествоиспытателем — ведь содержание ее посвящено задаче, исследование которой имеет очень мало отношения к естествознанию. Но кто познакомится с этим сочинением ближе, тот поймет, какое участие и какой интерес должна проявить к предмету его наука о жизни — ибо автор попытался обосновать развитие человеческого общества на тех же принципах, которые по современному учению биологии лежат в основании развития органических форм вообще. Никто до сих пор не изучал этот предмет с этой точки зрения и с такой же проницательностью и последовательностью как это сделал Кидд, поэтому я не сомневаюсь, что люди, которые, хотя и не согласятся вполне с обширными выводами, автора все-таки прочтут книгу его с интересом — если только они вообще интересуются чем-нибудь новым для себя — и ознакомление это не останется без влияния на их образ мыслей.
   Сочинение это лишено всякой тенденциозности; оно не служит какой-нибудь партии, не ратует за какое либо из господствующих учений и не имеет в виду повлиять непосредственно на образ мыслей читателя; оно представляет строго объективное научное исследование. Автор старается извлечь из разнообразных общественных явлений, как наших, так и прошлых времен, все существенное, старается исследовать и обсудить его спокойно и беспристрастно. Развитие общества представляется автору единым величественным процессом, стремящимся всюду и всегда к одной и той же цели, которую автор раскрывает читателю лишь в самых общих чертах, окутанную дымкой отдаленного будущего. Направляющая силы этого процесса он видит в соперничестве, которое со времен Чарльза Дарвина носит в биологии название борьбы за существование, и результатом которого является «переживание наиболее приспособленных». В этом случае автор опирается в своем исследование на последние данные биологии, ибо он принимает дарвинов принцип отбора не в узком смысле его значения, т. е. он видит в нем не один только фактор успешного развития, но и еще нечто такое, что позволяет закрепить добытые в борьбе преимущества. Подобно тому, как у животных, живущих в условиях вечного мрака, глаза атрофируются вследствие того, что они являются бесполезными и потому не подпадают действию отбора, так и человеческое общество должно регрессировать, как скоро в его среде подавлено соперничество. Заключение это неблагоприятно для социалистических стремлений, если только эти учения действительно уверены, что могут устранить господствующее в человеческом обществе соперничество, искусственно регулировать прирост населения и авторитетно указать каждому члену его место среди данного общества. Но, подобно им, Кидд признает главной целью развития общества подъем и улучшение положения низших классов населения, хотя он видит в этом же средстве орудие для дальнейшего развития, ибо оно нисколько не устраняет соперничества, а скорее, наоборот, распространяет его действие на более обширные области жизни.
   Главное орудие, обеспечивающее в общественной борьбе победу и способствующее дальнейшему развитию Кидд видит прежде всего не в умственном превосходстве и не в развитии ума, а в религии, которая, по его мнению, одна только в состоянии подчинить личные интересы индивида более широким общественным интересам. Это положение представляет самый замечательный вывод этого исследования, основанного на эволюционной теории и усматривающего в борьбе за существование главный принцип прогресса.
   Я не могу входить здесь в подробный разбор этой удивительной книги. Пусть читатель прочтет ее сам. Если она и не заключает в себе последнего слова по столь значительному и животрепещущему вопрос, разрешение которого стоит теперь на очереди пред всеми великими, «западными» культурными народами, то все же она вносит в него свое веское слово, которое, без сомнения, не останется бесплодным.

Август Вейсман. Фрейбург. 8 Февраля 1895 г.

 

Предисловие Н.К. Михайловского.

   Что такое хорошая книга? Ответить на этот вопрос совсем не так легко, как может показаться на первый взгляд, даже если исключить всю область художественной литературы и иметь в виду только книги научного, философского и публицистического содержания. Если сказать, что хорошая книга должна быть и умна, и талантливо написана, и оригинальна, и фактически содержательна, и логически доказательна, и добросовестно освещать факты, и т.д. то это будет, конечно, справедливо, но слишком уж обще, а вместе с тем пожалуй и слишком требовательно. Во всемирной литературе найдется не мало не только хороших, а даже великих произведений, в смысле талантливости изложения уступающих иному газетному фельетону на какую-нибудь дрянную тему; найдутся и такие, которые, не претендуя на какую бы то ни было оригинальность и новизну, прекрасно излагают чужие мысли или старые истины, — быть может лучше, чем они были изложены самими творцами; и такие, в которых пылкое воображение автора забегает далеко вперед доказанных фактов, но это не мешает книге быть умной, оригинальной, талантливой, зовущей к правде; и такие, в которых сама громадность эрудиции, напротив, задерживает полет обобщающей и предвидящей мысли, но по обилию собранного фактического материала книга, может быть, не только хороша, а даже превосходна. А если принять в соображение, что книга, хорошая для одних, может быть не хороша для других, вследствие, например, их неподготовленности, то придется совсем отказаться от общего категорического ответа на поставленный вопрос.
   Помнится, Дидро говорил, что если книга нравится многим, то она, может быть, хороша, но наверное не хороша, если нравится всем, и наверное хороша, если нравится немногим. В этом парадоксальном и слишком уж презрительном к мнению «всех» изречении есть однако доля правды. «Все» — это слишком сально сказано, и едва ли существуют книги, которые нравятся всем, но достоверно то, что большое количество удовлетворенных книгой еще ничего не говорит о ее достоинствах. Возможно, что она пришлась большинству по плечу потому, что потакает установившимся предрассудкам и низменным инстинктам, угодила своею успокаивающею плоскостью, своим потворством умственной лени или дурным страстям. Так, например, бывают исторические моменты, когда широким и шумным успехом пользуются книги, грубо льстящие национальному самомнению и сеющие ядовитые семена племенных раздоров, Такие книги, естественно, быстро и забываются, как только схлынет вызвавшая их историческая волна, а иной раз общество, отрезвившись, оглядывается на них даже с омерзением и стыдом.
   С другой стороны есть книги, тоже покоряющие «всех», то есть большинство читающего люда, притом не одно поколение его, к которым, однако, никоим образом неприложимо изречение Дидро. Это книги, «делающие эпоху», по немецкому выражению. Больше, чем какие-нибудь другие, эти книги подготовлены всем предыдущим ходом развития науки, философской или политической мысли. Но вместе с тем они так комбинируют все, в известной области до них созданное и собранное, и так обогащают своим личным вкладом преемственно накопленное сокровище, что являются «новым словом», которое становится на некоторое, иногда значительное, время во враждебное отношение к установившимся взглядам. В конце концов «новое слово» побеждает эту оппозицию, но уже и в самый момент его провозглашения оно встречает обыкновенно множество восторженных поклонников и пропагандистов. Очень неоднороден состав этого множества. Тут есть люди, вполне подготовленные к восприятию нового слова и способные отнестись к нему критически, то есть и по настоящему оценить его истинно великое значение, и понять его место в преемственном развитии мысли, и наконец увидать пятна на солнце, если таковые есть, а без них едва ли когда-нибудь обходится дело. Но такие люди обыкновенно составляют меньшинство в хоре приверженцев нового слова. Рядом с ними стоят люди, ослепленные внезапно озарившим их светом, а то и просто увлеченные течением, без всякого разумения дела, а иногда даже без сколько-нибудь удовлетворительного знакомства с ним. И мысли, заключенная в хорошей книги, обращаются либо в догматы слепого верования, распространяющегося путем фанатической проповеди, либо просто в модные слова, разносимые все дальше и дальше путем психической заразы. Уже самые эти способы распространения оскорбительны для книги и ее творца; а так как слепой фанатизм ничего не хочет знать, кроме буквы догмата, а бесчисленные эхо, повторяющая этот догмат в силу простого подражания и моды, еще и извращают его, то получаются многие печальные результаты, за которые однако сама книга ни мало не ответственна. Если, например, автор «сделавшей эпоху» книги называется X, то для неразумных приверженцев его весь мир разделяется на «иксистов» и «не-иксистов», — никаких других путей мысли и жизни НБТ, И на одном из них сосредоточена вся правда, и нет иной правды, кроме нее. Такое упрощенное понимание очень удобно для ленивых и поверхностных умов, но, повторяем, сама книга тут не причем. Быть может, именно ее достоинства — ее логическая доказательность или вложенная в нее обширная эрудиция — так придавили упомянутые ленивые и поверхностные умы.
   Читателям книги Кидда не грозит эта опасность: она никого собой не придавит. А вместе с тем не только она не принадлежит к числу книг, «делающих эпоху», а у иного читателя может даже явиться сомните: стоило ли ее переводить и издавать? Я думаю, что стоило. И не только потому, что у себя на родине, в Англии, а потом и в Германии книга Кидда наделала шуму и вызвала много похвал и порицаний (интересно отметить одобрение такого авторитетного ученого, как Вейсман). Это обстоятельство и само по себе не лишено, разумеется, значения. На европейском книжном рынке появляется ежегодно такое множество произведений печати, о каком нам, русским, даже трудно составить себе представление. Лишь сравнительно небольшая доля этой массы поступает в международный оборот, то есть переводится на чужие языки, и еще меньшая доля привлекает к себе столько внимания, как книга Кидда. Эти сравнительно немногие, так сказать, вершины умственных интересов Европы необходимо должны быть нам известны, совершенно независимо от их достоинств и недостатков: эти книги хороши уже тем, что знакомят нас с каким-нибудь выдающимся моментом европейской мысли, какова бы ни была цена этого момента. Но этого мало, Кидд говорит о кризисе, переживаемом в настоящее время «западной цивилизацией». Верно ли он понял характер этого кризиса и его вероятный исход, — об этом мы здесь рассуждать не будем. Но достоверно, что европейская мысль находится ныне, по важнейшим вопросам бытия, в периоде «разногласия испытующих», как называет Спенсер средний момент между периодами «согласия незнающих» и «согласия знающих». Вновь возникают вопросы, еще недавно казавшиеся навсегда порушенными; громко высказываются сомнения, еще недавно невозможные или, по крайней мере, неожиданные в устах тех, кем они высказываются ныне; элементы духовной жизни перетасовываются самым неожиданным образом. Как ни странно, как ни дико даже многое в этой картине, она в целом представляет собой, во-первых, высоко интересный и поучительный предмет наблюдения и размышления, а во-вторых, отнюдь еще не дает повода отчаиваться за будущее человеческой мысли. Тысячелетия предстоит еще жить человечеству, и не в первый и не в последний раз переживает оно тяжелые кризисы. Во всяком случае возврата к «согласию незнающих» нет. Что же касается «согласия знающих», то в отдельных областях точных наук оно, пожалуй, и теперь существует, но с одной стороны в вопросах чисто практических, а с другой — в наиболее общих и глубоких вопросах жизни и мысли этого согласия не только нет, но даже очень мало вероятно скорое его наступление. Для этого слишком велика рознь интересов в современном обществе и слишком обширен все расширяющиеся горизонт, который современный человек должен обнять глазом. Книга Кидда имеет претензию покончить с этим разбродом, с этой смутой умов и сердец. Но, будучи сама порождением этой смуты, она, конечно, не достигнет своей цели. Это очень оригинальная книга, но не тою цельной оригинальностью, которая характеризуете книги, делающие эпоху, если не водворяющие «согласие знающих», то, по крайней мере покоряю идя многих и многих. Она лишь оригинально комбинирует противоположные, противоречивые и в конце концов непримиримые элементы современной духовной жизни. Но не говоря об отдельных, в высшей степени любопытных замечаниях и мыслях, разбросанных в книге, она достойна внимания и в целом. Не обладая достоинствами книг, делающих эпоху, она не может и придавить критическую мысль в большинстве читателей. Напротив, она может разбудить ее, наведя читателей на новый пересмотр соответственных фактов и теории, расшевелив их догматическое спокойствие, их малоосновательную уверенность в том, что они обладают полной и законченной истиной, А если так, то хороша ли сама по себе книга Кидда или нет, но она даст хорошие результаты.

Ник. Михайловский.