ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ПЕРЕВОДУ
 

     Книга профессора Шульце-Геверница, одного из самых выдающихся учеников  Брентано, не может не представлять крупного интереса для русских читателей. Всегда поучительно послушать голос умного и ученого иностранца о наших экономических и общественных делах. Шульце-Геверниц говорит умно, и, опираясь на солидные (хотя и с большими проблемами) знания экономического положения России, он ставит вопрос об ее экономическом развитии так широко, как этого требует грандиозное историческое значение этой проблемы.

     Сильную сторону труда Шульце-Геверница составляет широкий сравнительно-исторический фон, на котором он вырисовывает свою картину экономического развития России. Тут сказываются результаты той плодотворной работы над историей хозяйственного быта, которую нельзя не признать крупной заслугой новейшей исторической школы в немецкой политической экономии (Шмоллер, Брентано и др.) Но и материалистическое понимание истории, и исторические аналогии нередко подсказывают нашему автору рискованные обобщения, насильственно упрощающие действительность и несостоятельные пред лицом более глубокого и пристального изучения фактов.

     Шульце-Геверниц является недостаточно осведомленным о наших внутренних делах, когда рисует государственную политику 90-х гг., т.е. нашего времени, как принципиально отличную от политики 80-х гг. - этого, как мы все хорошо знаем, нет. Общественное настроение с 1891 г. действительно резко изменилось, но в государственной политике эта перемена никаким положительным образом не сказалась. Правда, чисто экономическая политика 90-х гг. (политика г. Витте), являясь отражением быстрого экономического развития и промышленного подъема страны, отличается гораздо более широким размахом, чем политика конца 80-х гг. (политика г. Вышнеградского). В этом смысле и современная экономическая политика, конечно, участвует в культурном прогрессе страны, отнюдь, впрочем, не играя в нем руководящей роли, а, так сказать, лишь искусно следуя за ходом вещей. Но только при том исключительном внимании к чисто экономическим факторам, при том несколько узком и шаблонном схематизме экономического понимания истории, которое характерно для Шульце-Геверница, можно было упустить из виду, что внутренняя жизнь страны и даже ее хозяйственная жизнь в гораздо большей степени определяется общей политикой государства, чем его экономической политикой. А между общей политикой 80-х и таковой же 90-х гг. вовсе не существует того различия, которое стремиться установить Шульце-Геверниц, очевидно введенный в заблуждение такими фактами, как удачно проведенная валютная реформа, торговый договор с Германией 1894 года и некоторые другие.

     Непризнание такого очевидного факта, как руководящая роль земельного дворянства, его интересов и чаяний во всей русской политике последнего 20-летия стоит у нашего автора, быть может, в связи с недостаточно правильной оценкой экономического прошлого этого класса-сословия. Шульце-Геверниц думает, что первые крупные шаги русского земледелия на денежно-хозяйственной основе причинно связаны с пореформенным экспортом русских сельскохозяйственных продуктов на Запад. Исторически это неверно: в дореформенной России XIX века сельскохозяйственный рынок был абсолютно, очень значительно развит, именно как внутренний рынок: значение внутреннего сельскохозяйственного рынка было во много раз больше, чем значение рынка внешнего. Развитие русской промышленности в дореформенную эпоху шло рука об руку с развитием денежного земледельческого хозяйства помещиков на основе внутреннего рынка. На внутренний рынок поступало в 40-х и 50-х гг. XIX века раз в 7-8 больше хлеба, чем за границу: одно винокурение поглощало вдвое больше зерна, чем заграничный спрос.

     Отсюда явствует ошибочность рассуждений Шульце-Геверница на стр. 37-38. Денежное хозяйство в русском земледелии имеет - как я показал в цитированной статье - гораздо более глубокие корни, чем принято думать. Развитие самой барщины стояло в связи с развитием помещичьего земледелия на денежно-хозяйственной основе. В этом отношении аналогия между Россией и восточными областями Западной Европы гораздо больше, чем думает Шульце-Геверниц.

     Шульце-Геверниц, по-видимому, по какому-то странному недоразумению смешивает вопрос о соответствии между платежами крестьян за землю и ее доходностью с вопросом о недоимочности крестьян, два вопроса, вовсе не тождественные. Из накопления недоимок на черноземных губерниях автор выводит, что здесь доходность земли не соответствует лежащим на ней платежам, что на самом деле характерно, наоборот, как раз для нечерноземной промысловой России, где в выкупные платежи, несомненно, вошел выкуп за освобожденную крестьянскую личность.

     В заключение должен сказать, что рассуждения автора о внешней политике, которыми он заканчивает свой труд, кажутся мне объективно неправильными. Мне представляется, что Шульце-Геверниц увлекся тем антианглийским настроением, которое до сих пор очень сильно во всех слоях немецкого буржуазного общества, и упустил из виду, что Германия, как торговая держава, быстро догоняющая Англию, несмотря на свое успешное экономическое соперничество с последней или, вернее, именно благодаря ему, все более и более должна становиться солидарной с Англией в методах и целях международной политики, поскольку они определяются реальными экономическими интересами обеих этих держав. Возможно более широкое раскрытие свободных рынков - вот в чем заинтересованы оба эти торгово-промышленные исполина современной Европы. Только националистические предрассудки с обеих сторон могли, мне кажется, до сих пор препятствовать проникновению во всеобщее политическое сознание англичан и немцев указанной солидарности Англии и Германии с точки зрения реальной мировой политики.

     Наоборот, современная Россия, как мировая держава, ставит себе, совершенно своеобразные задачи и на Дальнем Востоке, и в малой Азии, задачи, которые отнюдь не совпадают с желаниями и притязаниями англичан и немцев. Мы, совершенно согласны с Шульце-Геверницем в высокой положительной оценке русско-германского торгового договора 1894 года, как хорошей обоюдовыгодной сделки. Но те политические выводы и чаяния, которые он связывает с этим фактом, кажутся нам неосновательными и - скажем откровенно - в высшей степени нежелательными, хотя нас, конечно, почтенный фрейбургский профессор не упрекнет в национализме. Что касается объективных оснований нашего выше высказанного взгляда о реальной  солидарности Англии и Германии, то не является ли его подтверждением только что состоявшегося соглашение по китайским делам? Это соглашение очень хорошо укладывается именно в наше понимание взаимных отношений мировых держав, поскольку эти отношения определяются реальными экономическими интересами и совсем не вяжется со взглядами, высказанными в «Заключении» Шульце-Геверница.
 

Петр Струве

Октябрь, 1900 г.
 

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ
 

     Предлагаемые очерки - результат работы нескольких лет, правда, часто прерывавшейся, благодаря преподаванию в университете. Основные идеи этих очерков, я уже высказывал в своих статьях - в январской, февральской и мартовской книжках (журнала) «Preussische Jahrbucher» за 1894 год; - тогда мои взгляды были еще недостаточно обоснованы и не разработаны в деталях. С того времени эти идеи неоднократно высказывались в русской периодической печати и литературе, частью с указаниями, частью без указаний на мою работу. Я констатирую здесь этот факт для того, чтобы лица, знакомые с русской экономической литературой, не подумали, что я заимствую свои взгляды из известных сочинений, пользовавшихся большим успехом в последние годы. Я не стану спорить о приоритете. Распространение идеи может быть только отрадно для того, кто выставил ее в интересах выяснения истины, а не по каким-нибудь личным соображениям.