ПРЕДИСЛОВИЕ к русскому изданию

     Предлагаемая русской публике книга вышла в свет в Италии, в конце 1906 года, после того как во Франции появились мои Размышления о насилии; между названными трудами существует такая огромная разница, как в основных предпосылках, так и в общей позиции, занимаемой автором, что многие будут спрашивать себя, каким образом они могли быть написаны одновременно.

     На самом деле, Социальные очерки современной экономии относятся не к 1906 г.; они были напечатаны с большим опозданием, вследствие обстоятельств личного характера, касавшихся итальянского переводчика, профессора Ракка. Французский текст был написан в 1903 году, одновременно с Introduction a l’economie moderne. Не бесполезно вернуться к последней дате, чтобы правильно понять проблемы, в то время привлекавшие внимание автора.

     В Размышлениях о насилии я рассматривал социализм синдикалистов; в Introduction a l’economie moderne и в Социальных очерках современной экономии, я изучаю социальные реформы, время которых еще не миновало.

     Первая из последних двух книг рассматривает положение вещей в плоскости буржуазного общества. Восприняв концепцию Прудона, которая осталась почти незамеченной, я показываю, что экономическая среда подвергается многочисленным и глубоким изменениям, вполне заслуживающим названия социальных реформ, так как их результатом является, некоторым образом, оздоровление этой среды: они способствуют всеобщему благосостоянию и укрепляют капиталистическую собственность. Таким образом, я обрисовал явления обмена штрихами во многих случаях новыми, изумившими некоторых лиц. Вторая книга, предлагаемая вниманию русской публики, имеет целью приучить вдумчивых социалистов понимать идеи, руководящие социальными реформами; я хотел отыскать причины, определившие происхождение различных социалистических систем, изучить законы, управляющие развитием идеологии, и понять те силы, которые опровергли марксистские теории и увлекли мир на путь социальных реформ. Первая работа посвящена по преимуществу экономии, вторая - философии современной истории.

     Я считаю, что мне удалось бросить яркий луч света на современную историю, точно и вероятно, решительно установив истинные взаимоотношения между демократическими теориями, порожденными движением 1789 г., и социалистическими утопиями, которые имели такой успех в первой половине XIX столетия. Очень часто возникает страстный спор о том, является ли социализм только дальнейшим развитием французской революции или же он представляет собой протест пролетариата против экономических последствий великой революции, по характеру своему исключительно буржуазной, революции, обеспечившей полную свободу развитию капитализма. Я доказываю, что столь дорогая сердцу наших предков демократическая идеология принадлежит к разряду утопических систем, так же как фурьеризм и сен-симонизм; она вместе с тем находится в близкой связи с современным социализмом.

     В своих трудах я широко пользовался заимствованными у Вико положениями относительно движений, которые фатальным образом приводят определенные идеологии к коренному преобразованию и обновлению.

     Социализм не сумел развить своих положений логическим путем дедукции, на что рассчитывали первые ученики основателя этой системы; он фатальным образом видоизменяется соответственно точкам зрения, на которых стоят писатели, трактующие о нем; он то вырождается, то развивается, то становится практическим. Движение это может быть ускорено или замедлено, в силу экономических условий; оно может быть резко прервано революционным возрождением.

     Представительный образ правления имеет своим результатом ослабление чувства классовой борьбы у всех тех, кто играет в нем какую-нибудь роль. Под буржуазной формой, которую он принял в передовых странах, парламентский режим не сохраняет больше различий национального, феодального или экономического происхождения, и депутаты, всякий раз, когда подают голос по тому или иному важному вопросу, обязаны взвесить влияние групп населения, которые будут задеты, в благоприятном или неблагоприятном смысле, новым законом.  Отсюда вытекает, что на практике законодательство бывает результатом соглашения между интересами, отчасти противоположными, отчасти же солидарными. Подобное положение вещей особенно утвердилось с тех пор, как протекционистская система распространилась почти везде, где существует социалистическое движение; протекционизм служит экономическим основанием развития солидарности. Наконец, социалистические депутаты сами были поставлены лицом к лицу перед вопросом о солидарности, когда захотели захватить деревни, так как в наших западных странах классовые отношения в деревне складываются совсем иначе, чем в странах феодальных и с крупной промышленностью.

     Но экономические конфликты тогда, когда они принимают форму бурной борьбы против собственности и государства, препятствуют социализму превратиться в партию социальных реформ; именно на это я и указывал уже в 1903 г. и обращал усиленное внимание в Размышлениях о насилии. С социализмом может случиться то же, что и с церковью, т.е. что он сможет возрождаться всякий раз, когда будет всем казаться, что он уже близок к смерти.

     Обыкновенно очень мало обращают внимания на тот факт, что Маркс остался почти неизвестным французскому парламентскому социализму.

     Люди науки, журналисты и адвокаты, примкнувшие к социализму из соображений избирательной политики, видели в марксизме собрание формул, импонирующих кажущейся глубиной, позволяющих приобрести революционную внешность и весьма удобных для тех, кто желает опереться на традицию. Если политиканы заимствовали у марксистских пропагандистов фразы о социальной войне, то они посмеивались в своем кругу над наивностью людей, принимавших эти формулы в серьез. Политиканов тем менее стеснял марксизм, что к последнему примешалась значительная доза лассальянских идей, и они хорошо понимали, что им не трудно будет превратить революционный сборник формул в практическую систему государственного социализма. Они нисколько не сомневались в возможности дать совершенно другое истолкование положений Маркса.

     Это презрение политиканов к теориям Маркса имело весьма счастливые последствия: благодаря ему эти теории не рассматривались во Франции, подобно тому, как это имело место в Германии, как исключительное достояние одной только партии, которая имеет своих ученых, обязанных давать определенное толкование. У нас эти теории изучались людьми независимыми, чуждыми влиянию политиканов и единственно задававшимися целью искать истину.

     Новая школа старалась применять мысли Маркса к событиям, совершающимся на наших глазах; она имела в виду действительность, тогда как политиканам были дороги только фразы. Она надеется, таким образом, быть более верным марксизму, чем самозваные ученики, без толку комментирующие формулы, почерпнутые Марксом зачастую из общего источника современных идей. Но в то время как официальные ученики Маркса глядят в прошлое, новая школа обращает свои взоры к будущему. Она старается вдохновиться присущим Марксу умением познать реально существующее, а не сохранять те, часто несовершенные результаты его работ, к которым позволило ему прийти еще только начинавшееся в то время развитие рабочих организаций.

     Именно в этом духе (который я считаю истинно марксистским) написана предлагаемая книга. Я не скрываю от себя, что в моей столь новой и иногда столь смелой попытке философского построения, конечно, есть много ошибок, пробелов и противоречий. Но книги подобного рода суть не школьные книги, предназначенные для новичков; я обращаюсь к людям, способным самостоятельно мыслить и выполнить труд, для которого я лишь набросал план. Самое важное - идти вперед, а не ограничиваться рассуждениями о глубокомысленности исторического материализма, как делает масса марксистов. Мне больше всего хотелось бы, чтобы читатели сами двинулись вперед. Я уверен, что они во многих местах исправят мою попытку; но они, быть может, не строго отнесутся к тому, кто внушил им мужество свободно идти поступательным шагом.

     В моей книге есть одно положение, которое останется, я думаю, непоколебленным, потому что все наблюдения, которые я мог сделать, начиная с 1903 г., подтвердили мой взгляд. Я говорил (третья часть, глава IV), что вырождение социализма сопровождалось нравственным упадком; я сравнивал людей, которые отреклись от революционных идей и стали рассудительными, со священниками, покидавшими церковь. В обоих случаях душа совершенно пуста, а воля подчинена азарту интересов. Этот факт, кажется мне, имеет огромное значение, так как в настоящую минуту общество озабочено опасностями, которыми грозит отсутствие всяких моральных правил, и почти все мыслители употребляют чрезвычайные усилия, чтобы восстановить моральные ценности. Далеко не безразлично определить, в каком именно смысле социальный реформизм понимает вопрос нравственности. Если, как я в этом со своей стороны уверен, он относится к нравственности отрицательно, общественные деятели будущего должны будут тщательно остерегаться стать участниками столь нечестивого дела.

Жорж Сорель

2 сентября 1907 г.