Исследование мое не имеет притязания ни на особую новизну выводов, ни на их исчерпывающую полноту фактов: оно - не более как корректурные листы одной главы из науки славянской бытовой древности. Область эта еще так мало исследована в отношении материала, так мало обработана в ученом смысле, что думать о новых решительных заключениях, о полноте содержания, будет мечтою неопытности. Наука, как и жизнь, идет постепенным ростом: она слагается вековою работой многих поколений - и только самообольщение юноши может увлечься мечтою непосильного труда и желать преждевременно пожать плоды далекого будущего. Всему свое время. Для науки славянской древности не наступало время совершеннолетия, когда она могла бы явиться, как живой и верный образ прошедшего, как знание, полное убеждающей, поучительной силы: она находится еще на степени собирания и критической обработки материала. Почтенные, достойные общей признательности, труды совершенны в этой области, но они лишь в редких, исключительных случаях возвышаются над значением материала, нуждающегося в критической поверке: они отвечали требованиям менее строгим, чем требования историко-антикварной науки нашего времени: что так легко и свободно разрешалось ими, то снова теперь затягивается в гордиев узел и требует иных ответов и решений, что прежде не тревожило ничьего доверия, то теперь отвергается или возбуждает недоразумения - и наоборот.

     Такое состояние науки, указывая, что она находится в критическом возрасте, прямо определяет мою задачу. Свети в одно целое разрозненные факты погребальной старины языческих Славян, критически осмотреть, определить их надлежащий смысл и степень значения, наконец - собрать их по возможности, в стройный порядок систематического изложения - вот что я имел в виду исполнить. Если при такой критической переборке уже известного, в конце концов, и не оказалось бы особенно новых и блестящих результатов, то все же такая работа казалась мне необходимой, чтобы удалиться от призраков, создаваемых торопливостью толкования и столь еще обыкновенных в науке бытовой славянской древности. Вы найдете, что и мое исследование заключает не одни голые факты, что и оно не свободно от предположений и домыслов; какая же из исторических наук может обойтись без них? Но догадки - не помеха науке, если они осмотрительны, если существуют достаточные для них основания. Стараясь, по возможности, отделять достоверные исторические факты и прямые необходимые выводы из них от личных, подлежащих спору объяснений, я имел в виду доставить читателю все средства к убеждению, хотя бы оно и не согласовалось с моим и было вернее его; ибо кто, наученный опытом и уроками прошедшего, кто может сказать, что его догадки всегда и везде - верны и неопровержимы.

     Область погребальной старины не имеет той самостоятельной, бытовой целости, при которой было бы возможно отдельное ее исследование, независимо от других житейских явлений и понятий; она составляет одну, и притом - внешнюю, часть общего круга понятий и представлений о конце человеческой жизни посмертном существовании: она должна быть рассматриваема не только в тесной с ними связи, но и как неразделимое с ними целое: право на внимание исследователя имеет здесь и обычай, и верование, и простое понятие или представление: верование и понятие объясняют обычай, обычай позволяет заключать о веровании и понятиях и даже об условиях и порядках действительной жизни. Вот причина, почему преследуя частную задачу, я не мог удержаться в ее тесных пределах и иногда входил в предварительные пояснения уже известных и обследованных предметов. Недостаточны покажутся вам эти побочные части моего исследования, если Вы потребуете от них самостоятельной полноты содержания, но самое назначение их обязывало меня к краткости и сжатости изложения; они служат лишь для пояснения главного предмета, имеют зависимую несамостоятельную цену. Исследуя погребальные обычаи, я не вдаюсь в пространные сравнительные сближения представлений, хотя и родственных, но в сущности далеких от главного предмета. Для меня важны только те представления, понятия и верования, которые прямо относятся к концу человеческой жизни, соприкасаются с погребальным обиходом и определяют его порядки: представление, неокрепшее в религиозное верование и не оставившее следа в действительной жизни, иногда вовсе не отмечено мною; одним словом - меня занимает, прежде всего, жизнь действительная, а потом уже поэзия, как необходимый элемент жизни, от которого идут многие побеги ее и который освещает многие ее стороны.

     Позволяю себе указать на это в отстранении недоумения, когда в моем исследовании Вы не встретите многого, что имеет связь с Понятиями и загробной жизни и о многом, сюда относящемся, найдете лишь краткие упоминания; всему этому - приличное место не в исследовании «о погребальных обычаях языческих Славян», а в будущей «Славянской Мифологии».

     Понятия о загробной жизни вытекают из действительного человеческого желания жизни, из чувства цены ее, погребальные обычаи и обряды - суть олицетворенное, переведенное в житейскую практику, желание продолжать эту жизнь. Исходя - таким образом, из действительного чувства, сопровождаясь обычаями, почерпнутыми по большей части из окружавшей человека действительности, его погребальная древность должна отразить в себе и понятия действительные и жизнь реальную, историческую; но удалось ли мне вскрыть хотя некоторые черты этой стороны предмета - судить не могу, по крайней мере, понимая цену и признавая законность этого требования, я старался по возможности, удовлетворить ему.

     Исследование, сообразно системе распадается на две главные части: первая посвящена критическому рассмотрению источников: языка народного быта, известий письменных, могильных памятников, вторая представляет систематическое - и отчасти историческое - обозрение понятий языческих Славян о посмертном существовании и их погребальных обычаев. Первая часть, в сущности, имеет значение пояснительной статьи, ей отведено самостоятельное место для того, чтобы не обременить изложение сторонними критическими исследованиями и отступлениями и чтобы каждый имел под рукою средства поверить заключения и домыслы; существенное отсюда перешло в главное изложение, отчего неизбежно явились многие повторения одного и того же. Устранить их я не сумел.

     Не мог я также избежать и некоторых эпизодов, хотя и важных по содержанию, но не относящихся непосредственно к моей задаче: один из них соединяет первую часть исследования со второй, другой, чтобы не нарушать перерывом целости изложения, отнесен в «Приложение». Мне казались уместными и даже необходимыми - эти отступления: без них остались бы не ясны не только частности, но и самые основания иных заключений, которым я придаю некоторую цену.

     Найдете Вы еще, быть может, излишним обилие библиографических ссылок и примечаний. Слабость эту я охотно признаю за собою, но мне не хотелось бросить бесследно то, что доставалось усилиями, иногда не совсем обыкновенными, и что - по доброй совести - я не мог признать вполне неуместным. Наконец, считаю нужным сказать, что мое изложение ограничивается лишь объективно-исторической стороной вопроса: не задаваясь задачей доказывать какую-либо общую мысль, я желал только представить важную страницу из жизни прошедшего и сообразно этому старался везде сохранить историческую точку зрения на предмет.
 

А. Котляревский