ПРЕДИСЛОВИЕ

     В продолжение почти десятилетнего пребывания в Пекине, я посвящал немало времени на изучение Буддизма; богатство материалов на языках тибетском и китайском давало мне возможность познакомиться с многоразличными сторонами этой религии. Я не упускал однакож из виду, что не все занимающее последователей этой веры заслуживает передачи и не надобно передавать все так, как излагают сами Буддисты; поэтому не все, что было прочитано, внесено в мои заметки, но и не все, что бы следовало записать, нашло место, потому что полный и удовлетворительный отчет самому себе обо всем, что стоит внимания, мог родиться только с более подробным знакомством, по прочтении уже многого не записанного. Могу однакож думать, что материалы, мной заготовленные довольно значительны для того, чтоб познакомить с Буддизмом в большей обширности, чем могли это сделать прежние ученые конечно более отчетливые в том, что им попадалось под руку, но не имевшие таких источников. Знание языков китайского и тибетского вместе, чем не могли до сих пор похвалиться ученые Запада давало мне так же немалый перевес. Как бы то ни было предлагаемое здесь общее обозрение Буддизма составляет только самую малую часть всего мной написанного; это только введение к тем трудам, которые служили для него основанием, к трудам, которые имеют целью развитие и оправдание того, о чем здесь сказано коротко и часто в виде предположения. Таковы: 1) Буддийские догматы, изложенные в объяснении на терминологический лексикон Махавъютпатти. 2) О6озрение Буддийской Литературы. З) История Буддизма в Индии, перевод с тибетского сочинения Даранаты. 4) История Буддизма в Тибете. 5) Наконец Путешествие Сюань-цзана в Индию (перевод с китайского). Все это не лишено внутренней между собой и связи обнимает все, что только можно желать знать о Буддизме; я поставил в конце переводные сочинения для того, чтоб не обременять их множеством комментариев, как это обыкновенно делается при подобного рода изданиях; комментарии часто превосходные теряют свою цену от того, что разбросаны без связи; часто по прочтении самого сочинения с пояснениями прочитавший книгу, не может дать себе отчета о прочитанном; тем более в предметах новых не вошедших в систему изучения, каков Буддизм ни одна отдельная книга изданная в Европе не могла доселе дать точного понятия об этом учении. Мысль, которой руководился я, была та, чтоб предварительными трудами подготовить читающего к пониманию оригинальных сочинений без пространных комментариев или, чтоб тот, кто не захочет пуститься в дальнейшее глубокое изучение, нашел бы в моих статьях достаточные сведения к удовлетворению своего любопытства.
     Может быть заметят, что моя книга щеголяет отсутствием всех ссылок на статьи и книги, изданные в Европе по части Буддизма. - Ученые России, Франции, Англии и Германии конечно уже много написали по этой части; хотя большая часть их сочинений и была мной перечитана в свое время, но не по ним я изучал Буддизм; даже самое знаменитое творение Бюрнуфа Introduction dans I’histoire du Buddhisme хотя и во многом подвинуло знакомство с настоящим взглядом на эту веру, не было взято мной в руководство; если местами и встретятся у меня сходные мнения, они пришли ко мне независимо от этого ученого. Что же касается до противоречий, то я не мог посвящать первые труды полемике, которая касаясь частных пунктов, хотя и проясняет их, но тем не менее только останавливает знакомство с целостью системы. Я уже сказал выше, что источники, которыми я мог пользоваться, надеюсь, были гораздо обширнее, чем у других ученых; и так, если я должен упрекать себя за что, так не за то, что мало обращал внимания на предшествовавшие труды основанные па одном или нескольких отрывках из тысяч различных статей Буддийской литературы. Я думаю, что в настоящее время небольшому количеству знающих языки восточной Азии некогда еще заниматься спорами; для них дороже всякий час, который они могут посвятить на разработку и на воспользование туземными сочинениями. И так оценка моих трудов должна заключаться в определении той степени, в которой я мог воспользоваться бывшими у меня под рукой материалами. Но об этом самом хочу я и сам поговорить.
     Прошло уже почти семь лет с тех пор, как я выехал из Пекина; с того времени другие занятия, которым я предавался и с любовью и по обязанности службы занимают все мое внимание. Что я сознавал, что приготовленные мной материалы требуют еще тщательной отделки, и поправок и пополнений, это видно из того, что я не спешил их обнародовать; между тем время летит и с ним направление моих занятий все более и более обращается в ту сторону, которая не подает мне надежды, что я могу в скором времени заняться отделкой уже написанного; время летит и делает труды, которые могли казаться довольно свежими за несколько лет пред тем, запоздалыми и несоответствующими состоянию науки; изолированная деятельность ученого пропадает даром в безвестности и если дело касается славы русского имени, убеждения, что и русские могут со своей стороны сделать что-нибудь для науки, то тем более не заслуживает ли сожаления безвестная смерть многолетней деятельности; не видим ли мы, например, что честь издания перевода Путешествия Сюань-цзана, сделанного русским ориенталистом еще в 1845 году оспаривается в 1856 году таким же переводом С. Жюльена. Но не более ли достойно сожаления, если между несколькими сотнями листов встретятся хоть только два, три факта, неизвестные еще науке.
     В таком положении находилось дело, когда г-н Академик Шифнер тотчас по прочтении первой показанной мной ему части моих трудов рекомендовал ее для напечатания в Академии Наук, которая решилась не только украсить своим именем это издание, но и пожертвовать на него свои суммы. Здесь предлагается именно почти все так, как я вывез из Пекина и как что лежало у меня в продолжении шести лет; только г. Шифнер помогал мне при восстановлении с тибетского санскритских собственных имен, все прочее осталось без изменения.
     Хотя из вышесказанного ясно, что здесь предлагается только первая и самая меньшая часть моих материалов, однакож и этот первый том не лишен законченности в отношении к содержанию. Здесь излагаются те общие понятия о Буддизме, которые я составил себе из большого или меньшего знакомства со всем объемом его литературы, истории, догматики и философии; пожалуй это вывод на столько же несовершенный на сколько не отделаны и все прочие части моих трудов.
     Впрочем касательно удовлетворения требованиям науки и в особенности в отношении к моему отечеству, я могу быть более спокойным. У нас до сих пор не было ни одного сочинения в этом роде; критика наших ученых доставила бы мне даже удовольствие, потому что это показало бы мне, что предмет, который меня занимал долгое время и который таким образом имеет право на мое сочувствие, не чужд и моим соотечественникам и они способны быть продолжателями в этом деле. Строгой критики касательно ученого содержания я должен ожидать от ученых Европы, тем более, что Академия Наук вызвалась издать эту книгу и на одном из европейских языков. Я не могу при этом случае еще раз не вспомнить недостатков настоящего издания, но в защиту могу привести только одно замечание: где может быть совершенство и конец ученой обработки? Ученый чем больше он углубляется в область науки, тем более остается неудовлетворенным своими изысканиями; по мере углубления в голове его постоянно рождаются новые вопросы, которых он и не подозревал при начале занятия; он понимает, скорее другого читающего, что предполагаемая законченность только видимая и еще нужно отстаивать каждое слово, каждое выражение, на которое другой и не обратит внимания; и уверен, что лишь один добросовестный писатель не может издавать трудов своих без сжатого сердца.
     Другой более основательный упрек могут обратить ко мне наши критики за неаккуратность в материальной части самого издания, погрешности корректуры еще более за неправильность в языке, за шероховатость в слоге. Я и сам очень хорошо сознаю эти недостатки и не надеюсь достаточно извинить себя своим нетерпением и малоопытностью в деле издания, так как это первый мой труд, появляющийся в свет; не хочу оправдывать себя даже и тем, что книга издается, так как была написана вчерне и что при издании я не имел даже времени делать много поправок в слоге. Но я думаю, что когда говорят о предмете еще новом в нашем отечестве, о терминах и полях, еще неусвоенных, то нельзя избежать некоторых шероховатостей в языке; притом писателю, который всю жизнь провел за манускриптами на языках, сложенных совсем особенно от наших не мудрено впасть в ошибки восточных оборотов. Что же касается до ясности изложения, то по той же причине, может быть, ему в краткой отрывистой речи часто казалось ясно то, что другие непременно поставили бы ему в обязанность округлить; здесь дело зависело от приспособления и уравновешения познаний в применении к тем, которые будут читать; очень не мудрено, что автору казалось достаточным намека там, где незнающий потребует подробных объяснений. Еще более таких случаев, где я жертвовал легкостью слога желанию дополнить и передать вполне мою мысль; тем более в положении философских систем Буддизма я должен был бороться и с трудностью восточных текстов, и с туманностью тамошней метафизики и с не нахождением в русском языке соответствующих значений. Другими словами я мог бы сказать, что я очень хорошо понимаю свои ошибки в слоге и языке, но думаю также, что всякий на моем месте не избежал бы тех же недостатков, если бы для него главным делом был не язык, а мысли.
     Во всяком случае все это написано не для того, чтоб оправдываться, а для того, чтоб решить беспристрастно, заслуживают ли по этому началу издания и следующие мной приготовленные материалы.