В четвертой главе одиннадцатого тома русской истории профессора Соловьева изложено известное дело патриарха Никона, начавшееся неудовольствиями царя Алексея Михайловича с его «собинным» другом и кончившееся соборным низложением патриарха и ссылкой в заточение. Это, без сомнения, самая занимательная часть книги г. Соловьева. Автор пользовался подлинными актами Никонова дела с собственноручными отметками царя и другими немногим доступными источниками, что придает еще более значения его исследованию, которому сообщает уже большой интерес и самый предмет его - событие дотоле небывалое в летописях наше истории - распря русского царя с русским патриархом, рассудить которую нарочно приезжают греческие патриархи, собираются соборы духовных властей и синклита и лица, принимавшие такое живое участие в этой странной вражде двух прежде неразлучных друзей, и особенно личность самого Никона, этого необыкновенного человека, который из крестьянской хижины умел дойти до патриарших палат и царских чертогов, где был как у себя дома, и кончил заточением с именем простого монаха! Двести лет прошло с тех пор, как произнесено соборное решение по делу Никона, и доселе не установился еще вполне правильный взгляд на дело, равно как и на характер Никона. Следуя сказаниям Шушерина и невольно подчиняясь силе характера и ума патриархи Никона, о которых свидетельствуют и его неутомимая деятельность в разных областях церковного и гражданского управления, и его быстрое возвышение по ступеням иерархической лестницы, одни превозносят его похвалами и с удивлением останавливаются пред величием этой во всяком случае чрезвычайно замечательной исторической личности; другие, напротив, обратив внимание исключительно на темные стороны его характера, осыпают его порицаниями, обвиняют во многом, в чем едва ли можно обвинить его, готовы видеть в нем какую-то темную судьбу царствования Алексея Михайловича. Мы не говорим уже о раскольниках, которые с именем Никона доселе соединяют все, что только есть в них ненавистного. Еще менее определенности во взглядах на распрю патриарха с царем, в решении вопроса - кто прав здесь и кто виноват? Или в какой степени права и виновата та и другая сторона? Понятно отсюда, какой интерес должно было возбудить исследование об этом деле историка с такою ученостью, как г. Соловьев, имевшего притом в своем распоряжении подлинные акты Никонова дела.
     При своем здравом взгляде на обязанности историка, не усвояя себе права произносить приговор над историческими деятелями, автор не произнес своего суда и над Никоном. Но читателю нетрудно понять, что его симпатия не на стороне патриарха - и это очень понятно: личность Никона действительно несимпатичная. Сторонника Никона, составившие о нем понятие по рассказам Шушерина, с сожалением должны сказать, что историк, слишком недоверчиво смотревший на эти рассказы, безжалостно развенчивает величие великого патриарха. Но даже и не сторонники Никона должны признаться, что автор не пожалел темных красок для изображения его характера, что по прочтении его рассказа образ Никона возрастает пред глазами читателя в слишком непривлекательном виде: вместо человека энергического, всей душой преданного заботам о пользах церкви и государства, человека с прямым и ясным взглядом на вещи, умевшего стать выше суеверий и предрассудков своего века, в защиту которых так жестоко восстали на него раскольники, пред ним является человек упрямый, властолюбивый, раздражительный до крайности и, что всего неожиданнее, мелочный и склонный к суеверию, являющийся порой каким-то визионером, напоминающим своего отчаянного противника, протопопа Аввакума! Мы вовсе не думаем, чтобы почтенный профессор хотел преднамеренно изобразить таким патриарха Никона, еще менее - что он сделал это в ущерб исторической правде. По нашему мнению, дело здесь главным образом в том, что рассказ о Никоне вошел (и должен был войти) в его историю эпизодически, что по самому ходу своего исторического труда он должен был остановиться на таком периоде жизни Никона, в котором по преимуществу выступили темные стороны его характера, притом немало изменившегося в течение восьмилетних неудовольствий с двором, тогда как дела патриарха, относясь к другому времени и принадлежа более к области церковной истории, не могли найти места в настоящем исследовании историка, и таким образом темные стороны характера Никона неуравновешенны здесь или, по крайней мере, не ослаблены светлыми чертами его характера, в которых было бы несправедливо отказать ему, хотя первые, действительно. Часто брали у него перевес над последними. Представить характер и деятельность Никона со всеми их светлыми и темными сторонами - это задача его полной биографии, в которой есть теперь настоятельная нужда, но которой мы вправе ожидать от ученого и беспристрастного писателя, а не от какого-нибудь поверхностного рассказчика. Не менее важно здесь и другое обстоятельства, именно что автор совершенно отстранил книгу Шушерина, желающего во всем оправдать Никона, а следовал в своем изложении источникам, имеющим, так сказать, официальный характер. Он имел основательные причины не доверять Шушерину и, основываясь преимущественно на подлинных актах Никонова дела, очевидно, руководился достоянным полного уважения намерением - сохранить Вов сей строгости историческую истину. Но кто внимательно разбирал все эти акты, тот не может не согласиться, что они представляют столько разноречий и между собою и с другими, не менее достоверными известиями, сколько вообще неясного, недосказанного, внушенного духом партии и личной страсти, что нужно тонкое историческое чутье и большой навык, чтоб из всех этих сказок, грамот и т.п. непогрешительно извлечь строгую истину. У нашего автора, без сомнения, не недостатка ни в том, ни в другом, и мы по справедливости должны сказать, что рассказ его основан на несомненных показаниях подлинных актов, что каким представляется Никон в этих последних, таким является он и в рассказе нашего историка. Считаем нужным сделать только одно замечание. Остановив внимание преимущественно на личности Никона, представив во всем непривлекательном свете его деятельность во время распри с царем и при соборном исследовании его дела - деятельность, большею частию под влиянием страстей. Выходивших иногда за пределы всякого благоразумия, историк недостаточно осветил противную сторону; а между тем и на этой стороне страсти действовали со всею силою; все лица, принимавшие участие в деле Никона, все эти, так называемые, власти, этот синклит и комнатные бояре, эти пришельцы далекого Востока - какую незавидную роль играли они в деле русского патриарха с русским царем! Едва можно найти между ними двух-трех человек, которые обнаружили в своих суждениях и постуках сколько-нибудь беспристрастия, независимости и благородной смелости. Чтоб представить все это в надлежащей полноте, для этого, конечно, потребовалось бы значительно расширить рамы исторической картины, притом, может быть, в ущерб стройности целого труда, да и самая картина вышла бы еще мрачнее; зато она выиграла бы в верности тому, что действительно было, и Никон был бы правильнее обставлен, не выступил бы так резко, мы лучше увидели бы в нем при всей исключительности его характера человека своего времени. Кроме того, надобно заметить, не всегда так называемые официальные акты можно предпочитать известиям, не имеющим никакого официального характера. Иногда одна заметка современника, одна фраза, мимоходом сказана в письме или разговоре, проливает на дело гораздо более света, нежели подробный и прямой ответ, вынужденный правежом и пыткою и записанный в какой-нибудь сказке. В бумагах, относящихся к делу Никона, можно найти немало подобного рода заметок, разъясняющих некоторые стороны дела. Некоторые из них опущены автором, между тем как имели право на большее внимание с его стороны и были бы вовсе не лишними в его исследовании.
     Представляя читателям изложение Никонова дела, мы имели целью, главным образом, указать те именно стороны его и те подробности, на которые г. Соловьев не обратил должного внимания, но которые, по нашему мнению, не лишены занимательности и важны для правильного взгляда на это дело, сколько любопытное, столько же и важное по своим последствиям.