Метод этой, третьей, книги - тот же, что и первых двух: понимать старые слова путем собственного религиозного опыта и излагать свое религиозное мировоззрение в рамке традиционных понятий. И здесь я решаю вопрос о цели и смысле жизни, о христианском мировоззрении не своими словами, а словами церковной традиции, - я излагаю исторически-христианское мировоззрение, я ставлю своей задачей - уловить в сотнях томов церковной письменности и в системе церковной жизни наиболее существенное, основное, глубокое, возвести исторически-христианское мировоззрение к возможно высоким идеям, «оправдать веру отцов». Поскольку я свое личное воззрение вставляю в историческую рамку, - не подменяю исторически данное своим, а лишь углубляю, - постольку я связан традицией. И если по отношению к евангелию, в первых двух книгах, связанность эта открывается в смысле трудностей, сопряженных с отысканием исторически достоверного и с подъемом личного духа на высоту евангельского логоса, то по отношению к церковно-исторической действительности тяжесть сказывается в смысле, отчасти, разбросанности церковной мысли и, главное, ее недостаточной высоты по сравнению с евангелием. Истолковать ее до конца в чистом направлении евангельского духа не удается по недостатку исторической опоры. Дело в том, что евангельская идея открылась в качестве молнии, прорезавшей историческую тьму и не осветившей всей широты и длины человеческого пути. Евангельская идея есть идея Христа, в котором всецело воплотился Сын Божий, Который едва касался земли, ходил по ней в белом одеянии, не окрашенном в ее радужные цвета. Человеку, чтобы следовать этой идее, - нужно развить ее в систему мировоззрения, обнимающего всю жизнь человека и всю историю человечества. Понятно, это при несовершенстве следования, даже при невозможности совершенного построения человеческой жизни по евангельской идее, мы должны встретить в этой системе понижение евангельской мысли. Это - понижение по церковному наклону к одностороннему аскетизму и поверхностному символизму. Излагая исторически христианское мировоззрение, невозможно вполне избежать этого уклона: философия христианского миросозерцания неизбежно есть не что иное, как философия аскетически символического освещения жизни, и ее последняя задача - смягчить односторонность аскетизма и поверхностность символизма.
     Я чувствую потребность сделать автобиографическое признание, что эта книга написана мною в годы тяжелой болезни и сгустившихся ударов судьбы - обстоятельств, сблизивших мысль автора с церковно-историческими идеалами, изощривших его проницательность в аскетических вопросах. Когда критика отметила в этой книге, наряду с «самостоятельной формулировкой» - «редкое понимание смысла стародавнего христианского учения», она лишь, с обычной иронией судьбы, аттестовала авторскую опытность в вопросах книги Иова.
     В следующем, четвертом, томе я становлюсь на иную точку зрения. Если здесь на первом плане вникание в церковно-историческое мировоззрение, воспроизведение прошлого, там выступает вперед лично-критический элемент, предусматривание грядущего. В христианском мировоззрении евангельская идея расширяется на все стороны человеческой жизни и на всю длину истории, обнимает своим духовным покровом всю жизнь, окрашивает ее по-своему, в христианской свободе евангельская идея входит внутрь живой жизни, ею обнимается: здесь взгляд из христианства на жизнь, там взгляд из жизни на христианство.
     Однако едва ли было бы справедливым видеть в этом разные ступени в эволюции мировоззрения: скорее это - два параллельные понимания христианства. При последней проверке пройденного пути, при намеренном отыскивании противоречий, которые было бы нетрудно устранить, автор нашел решительное совпадение элементов, разно скомбинированных там и здесь. Какие бы ни были наши лично религиозные перспективы, какие бы ни возлагали мы надежды на религиозное будущее, христианское мировоззрение может быть лишь таким, каким оно изложено в этой книге. Можно сказать более того: две системы - система «христианского мировоззрения», т.е. воззрения на мир изнутри христианства, и система «христианской свободы», т.е. взгляд из жизни на христианство, порядок «оправдания жизни», - не совпадая в углах зрения, соединены связью взаимной зависимости и предполагают одна другую, поскольку в высшем синтезе объединяются и элемент священнически-консервативный и элемент пророчески-прогрессивный. Несовпадение, в основном, менее всего дает противоречие частных пунктов одной системы и общего тона другой. Это я могу утверждать относительно крайних пунктов «христианского мировоззрения», каковы - положительное значение страдания, христианское юродство, соединение духовной любви с ненавистью к себе и своим. Мне думается, эти пункты примиримы не только с долгом жизни и природно-исторического развития, составляющим также одно из звеньев христианского мировоззрения, но и с сей системой «христианской свободы» и «оправдания жизни». И для этого примирения совершенно нет нужды сглаживать выступы того или другого строя, к чему так часто прибегают поклонники здравого смысла и любители всяких компромиссов, - для этого нужно обратиться к принципу coincidentia oppositorum, без которого не выбраться из религиозного лабиринта. Помимо логических противоречий, безусловно не мыслимых, в области религиозной, совмещаются расхождения, непримиримые умом, но примиряемые в глубине самой религиозной жизни.
     В евангелии постоянно встречаешься с этим принципом. Например, милостыня не должна быть творима «пред людьми с тем, чтобы они видели» (Мф. VI, 1), но вместе с тем, свет христианской жизни должен «светить пред людьми, чтобы они видели добрые дела» христиан (Мф. V, 16) Также Лк. IX, 50 и XI, 23; X, 7 и XVII, 10; XII, 37 и XVII, 7-9. Такие расхождения более всего свидетельствуют о том, что мы имеем дело с религиозным творчеством, а не с правдоподобным и отполированным вымыслом, - и сглаживать их значило бы ставить здравый смысл на место бездонной глубины самой жизни. Жизнь многогранна, и в дому Отца Небесного не одна обитель…