ПРЕДИСЛОВИЕ

    При составлении настоящего сборника преследовались исключительно учебные цели. Составителю его казалось небесполезным собрать в небольшом по объему издании такие документы и отдельные постановления законодательных актов, которые помогли бы учащемуся усвоить без особенного углубления в детали основные черты феодального строя Великого княжества Литовского в XV—XVI вв. Поэтому, не стремясь ни в какой мере к всестороннему освещению источниками всей суммы вопросов, возникающих при изучении истории Великого княжества, составитель считал необходимым дать в руки учащемуся материал, показывающий, как путем пожалований феодальная знать присваивала себе огромные земельные фонды, как создавалась иерархическая зависимость мелких феодалов от крупных и как, наконец, параллельно с этим, проводились в жизнь и закреплялись в праве феодальные методы эксплуатации и угнетения крестьянства. Данные для первоначальной ориентировки во всех этих темах учащийся найдет в помещенных в сборнике привилегиях, т.е. в жалованных грамотах либо всему землевладельческому классу в целом, либо отдельным его представителям (см. докум. №№ 1, 4—б, 7—9), а также в приведенном в выдержках акте, известном в литературе под названием Книги земельных дач угодий и людей короля Казимира (см. докум. № 3). «То суть книги, кому король именья роздал» — так озаглавлен писцом этот документ, представляющий, ^ по определению его издателей, копию (XVI в.) исходящего журнала великокняжеской канцелярии по раздаче земель и содержащий в себе более 1200 кратких записей о пожалованиях земель в вотчину и поместье с весьма ценными отметками о судьбе тех людей, которые были непосредственно заняты обработкою этих земель. Детальное изучение этого памятника показало, между прочим, что нет оснований ограничивать его датировку годами княжения (и пребывания польским королем) Казимира Ягеллона (т. е. 1440—1492 гг.) и что начальные записи акта следует относить еще к 30-м годам XV столетия, т. е. к княжению Сигизмунда (1432—1440). г Что касается тех привилегий, которые закрепили за собою крупные землевладельцы Великого княжества Литовского, то для изучения таковых учащемуся придется обратиться в первую очередь к помещенной в сборнике жалованной грамоте 1457 (1447?) г. (см. докум. № 1). Нельзя, однако, упускать при этом из виду, что еще грамотою 1387 г. и в особенности актом Городельского польско-литовского сейма (так называемым Городельским привилеем) 1413 г. литовские магнаты-католики, получившие польские гербы, добились: 1) признания за ними полного права собственности не только на вотчины, но и на пожалованные им земли, 2) освобождения их от обязанности посылать своих людей на барщинные работы в великокняжеском хозяйстве и 3) предоставления исключительного права на занятие высших должностей в стране (воевод, каштелянов и пр.). Лица, занимавшие эти должности, становились вместе с тем членами (панами) рады, т. е, сената Великого княжества.3 Но предоставляя литовской знати все эти прерогативы, Городельский привилей не освобождал ее в то же время от целого ряда повинностей, в частности: от сооружения и исправления замков и военных дорог и от платежа денежной подати (tributa dare — ст. 7). Совершенно очевидно, что процесс развития панских вольностей на этом прерваться не мог. Нужно учесть, во-первых, что оставались еще значительные группы землевладельцев, которые не принадлежали к католической церкви (Scbismatici vel alii infideles — по формулировке Городельского привилея) и не пользовались перечисленными выше правами, предоставленными литовским магнатам-католикам. Во-вторых — и это самое важное — весь землевладельческий класс в целом требовал еще юридического закрепления за ним права эксплуатации сидящих на присвоенной им земле, крестьян. Пытаясь обессилить русские группировки, возглавляемые Свидригайло, литовские паны должны были пойти на компромисс, и акты 1432 и 1434 гг. уничтожили «неравенство и разделение» между литовскими магнатами и князьями и боярством присоединенных к Великому княжеству русских земель. Для того, чтобы «успокоить и задобрить» в свою пользу эти смыкавшиеся теперь в единый фронт феодальные силы, Казимир издал названный выше общеземский привилей 1457 [1447?] г., в котором феодальная эксплуатация и подчинение крестьянина принудительной власти помещика получали вполне законченное юридическое оформление. «Эта власть, усвоенная панами над населением их имений, — писал Ф. И. Леонтович, —-проявлялась не только в праве пана на труд и все достояние крестьянина, но и в полном изъятии населения шляхетских имений из общей правоохраны и юрисдикции правительственных органов с подчинением их непосредственной юрисдикции панов, пользовавшихся в этом отношении правом над жизнью и смертью всех своих подданных».

   Для углубления этой характеристики бесправного положения крестьянских масс в Великом княжестве Литовском представлялось необходимым включить в сборник такие документы, как Уставную грамоту державцам и урядникам волостей, приписанных к Виленскому и Троцкому замкам 1529 г., и Уставу на волоки 1557 г.2 (см. докум. №№ 10 и 13). Необходимо оговорить при этом, что для того, чтобы ясно представить себе картину экономического положения всего крестьянского населения Великого княжества, учащемуся придется обращаться к материалам иного порядка, в частности, к люстрациям и ревизиям отдельных земель и староств. Не расширяя, однако, столь далеко рамок данного учебного пособия, составитель сборника полагает, что и перечисленные выше памятники позволяют остановить внимание учащегося на том, что в XVI в. с развитием в Великом княжестве товарно-денежных отношений крестьянское хозяйство испытывало усиленный нажим на него со стороны феодалов и что в этой атмосфере погони и великого князя и всей шляхты за «размножением прибытков» вызревала волочная реформа с ее перетасовкою земель, угодий и самих крестьянских селений. Борясь с веками сложившимся строем крестьянских отношений, авторы реформы запрещали крестьянам эксплуатацию пустых земель, лишали их возможности делать приробки в господарских пущах и наряду с этим проводили самым неуклонным образом принцип, что «кмет и вся его маетность (имущество) наше».

   Как известно, далеко не без борьбы сдалось крестьянство Великого княжества Литовского при этой экспроприации феодальными собственниками его земель и его свободы. Ниже печатаются материалы о восстании на Жмуди в 1536 г. и о восстании в имении помещика Сенюты в 1563 г. (см. докум. №№ Ни 16). Конечно, это не более как единичные примеры массового сопротивления крестьянства нажиму эксплуатирующих групп; число таких примеров могло бы быть увеличено. В 1532 г. король и королева Бона послали, например, ревизоров в Оболецкую волость для учета крестьянских повинностей. Зная, что за этим последует повышение этих повинностей, «волость, — докладывал ревизор, — стала мовити нам с великим криком: бы деи нам не только статки наши, але жоны и дети были побраны, тогды мы не будем служити так..., и на работу не шли и далися на грабежи». Далее, в 1536 г. Иван Горностай доносил королеве Боне о том, что подданные Грезской волости «пописатися не хотели, слуг моих перебили, а жадного куса писать не дали... А тыи хлопи... а у волости сами себе писати, а ни плату жадного пенязя выдати не хотели и до сих часов». Наконец, пан Харьковский в 1582 г. жйловался на то, что в его отсутствие 15 крестьян подожгли его усадьбу и со своими семьями в количестве нескольких десятков человек ушли из села, захватив с собою часть скота владельца, а жители и крестьянские власти соседнего местечка не только не задержали их, но даже проводили и получили от них подари. Не успел помещик, по его словам, отстроиться вновь, как его снова подожгли.

   Было бы, однако, серьезной ошибкою при изучении вопроса о положении крестьян в Великом княжестве до и после водочной померы рассматривать крестьянство как однородную массу, с одинаковой степенью интенсивности эксплуатируемую феодалами. Исследователи отмечали, например, что процесс прикрепления крестьян в панских имениях развивался с большей активностью, чем в великокняжеских (господарских) доменах. Крестьяне, проживавшие в частных владениях, находились в более тяжелом положении по сравнению с крестьянами господарскими. У помещика естественно не было такого земельного простора, как во владениях великого князя, и совершенно ясно, что принцип — земля под крестьянами есть земля панская, а не их собственная, — проводился панами с большей резкостью и осязательностью. Далее, в отдельных волостях, где господарское хозяйство не было развито, повинности крестьян долгое время ограничивались уплатою одной дани, и для господаря не было расчета переводить их на барщину и заводить в тех местах свое хозяйство. Наконец, даже в XVI в. наряду с закрепленным отчичем, который отбывал барщинную повинность, ходил на господское дело с серпом, косой, топором и не имел права покидать свою землю и свои службы, мы встречаем вольного похожего человека, который садился на землю на определенных условиях и мог покинуть ее по истечении установленного договором срока. Но принимая во внимание все эти отдельные группы, необходимо все же признать, что в XVI в. феодальная власть стремилась подогнать все крестьянство под -один общий уровень тяглого отчича. Стоило свободному слуге «приубожить» или просто снять соседнюю тяглую землю — его уже считали «непохожим человеком», стоило свободному человеку при съемке земли не оговорить своей свободы — его постигала та же участь. В конце XVI в. этот процесс получил свое завершение, и десятилетнее проживание свободного человека на земле, принадлежащей феодальному землевладельцу, превращало его в закрепленного отчича.

   В половине XVI в. однако это правило о давности не получило еще такого острого оформления, и землевладельцам в погоне за рабочей силой приходилось вступать друг с другом в своеобразную конкуренцию относительно тех условий, на которых они принимали к себе вольных похожих людей. На этой почве создалось печатаемое ниже соглашение витебской и полоцкой шляхты 1551 г. (см. докум. № 12), по которому шляхта, попы и мещане обязывались между собою не облегчать, под страхом высокого штрафа, условий сдачи земли вольным людям, и можно добавить, что к этому соглашению присоединился в 1553 г. и сам великий князь господарь, обязавшись таким образом ввести принятые шляхтою нормы эксплоатации и в господарских доменах.

   В этом кратком обзоре мы должны коснуться еще пол оженил мещанства, т. е. населения тех городских центров, которые, начиная с XV в. (или даже раньше), получали привилей на так называемое магдебургское право, т.е. на самоуправление по типу, распространенному в городах восточной Германии. В отличие от земских городов, входивших в состав волости, города на немецком праве являлись самостоятельною податною единицею и освобождались от власти и суда воевод, старост и державцев. Предоставляя таким образом городу права самоуправляющейся общины, власть должна была с точностью установить, какие именно группы населения подпадали под действие городского права. В этом отношении весьма показателен включенный в сборник привилей городу Полоцку 1498 г. (см. докум. № 6). Этот привилей освобождал от земского и боярского права все без исключения население города и, в частности, всех проживавших там шляхетских и церковных крестьян. Само собою разумеется, что такой курс городской политики не отвечал ни в какой мере интересам феодалов. Поднялись споры, посыпались жалобы, и великому князю уже через год пришлось отменить свое постановление, пришлось сохранить власть шляхты над ее людьми, проживающими в городе.

   В заключение нам необходимо еще остановиться на помещаемых в сборнике выдержках из Литовских статутов.

   Время составления первого Литовского статута было временем, когда, по выражению Энгельса, «...Польша, королевская власть которой еще не ослабла, со времени своего объединения с Литвой шла навстречу периоду своего блеска...». На сейме 1522 г. король Сигизмунд объявил о своем решении дать «всем жителям и туземцам, каким бы благородством и знатностью они не отличались, одно писанное право и один закон». Обещание это было выполнено лишь в 1529 г., и с 1 января 1530 г. так называемый первый или старый статут вступил в действие. Исследователи часто указывают на недостатки этого первого законодательного свода Великого княжества — на его неполноту и несистематичность, на противоречия в его отдельных постановлениях. Признавая в полной мере справедливость этих указаний, нельзя вместе с тем не отметить, что для той эпохи памятник этот был первой попыткой большой кодификационной работы в стране и составители его — нужно признать — справились с поставленною перед ними задачею. Но не под этим углом зрения — думается нам — надлежит изучать его в наше время. Нам важно прежде всего установить с точностью его классовую ориентацию и, конечно, указание артикула 9 раздела I о том, что «все подданные... так убогие яко и богатые... тым писанным правом мают сужоны быти», ни в каком случае не может служить ответом на поставленный нами вопрос. Напротив того, каждый артикул этого статута с полной четкостью говорит о том, что этим законодательным памятником закреплялись права и привилегии феодального землевладельца.

   Дальнейшая история польско-литовской шляхты, которой удалось в конечном счете ослабить королевскую власть и получить новые привилегии, расширяющие шляхетские «вольности», сказалась и на последующих Литовских статутах. Рядовая шляхта настаивала на необходимости «поправ» этого старого статута, и настойчивость этих требований повышалась с ростом политических завоеваний шляхты. В истории Великого княжества половина XVI в. является, как известно, эпохою преобладающего влияния шляхты в государственной и общественной жизни страны. Тесно сплотившаяся эта шляхта-рыцарство выдвинула на первое место в ряду государственных учреждений Великого княжества «вальный сейм», и, изучая сеймовые материалы, мы видим, что чуть лине на всех сеймах в эпоху 1644—1564 гг. шляхта выступала с требованиями о составлении нового статута. Правда, осуществление этих домогательств встречало на первых порах сопротивление прежде всего со стороны великого князя, не желавшего умаления своих прерогатив. Но в конце концов и великий князь и паны рады все же вынуждены были пойти на уступки. 1 июля 1564 г. на Вельском сейме великий князь утвердил новый второй статут, вступивший в действие с января 1566 г., и вместе с тем согласился на введение выборного шляхетского суда, на реформу повета и образование поветовых сеймиков. В новом статуте шляхетские станы получили таким образом свою хартию вольностей.

   Люблинская уния 1569 г., прекратившая существование Великого княжества, присоединенного с тех пор к Польше, потребовала новых «поправ» к статуту. Объединение шляхты Великого княжества и Польши вызывало необходимость исключения из второго статута всего того, что могло напоминать о прошлой самостоятельности Великого княжества, о былой обособленности родственных по интересам шляхетских групп. Такое обособление вызывало постоянно негодование среди польской шляхты, жаждавшей получить возможность эксплуатации белорусского и украинского крестьянства. Кроме того представлялось необходимым облегчить задолженность шляхетского землевладения, закрепостить окончательно крестьянство, содействовать развитию экспорта продуктов шляхетского хозяйства. Таковы были задачи, стоявшие перед Комиссией, составлявшей третий статут, и она их выполнила.

   К сожалению, приходится признать, что наша наука до сих пор обращала слишком мало внимания на статуты, в которых исследователь может найти ответ на ряд не решенных еще проблем не только в истории литовского в узком смысле слова общества, но и в истории Белоруссии, Украины и даже Московского государства; московские политические деятели несомненно интересовались и хорошо знали статуты. Но к сожалению, мы до сих пор не располагаем сколько-нибудь точно выполненным изданием всех трех Статутов.

   Помещенные в данном сборнике документы издаются с соблюдением особенностей правописания, принятых в том издании, по которому памятник печатается в сборнике. Отступления были допущены только в отношении «ъ», который опускался в конце и иногда в середине слов, и букв «Б», «i», замененных буквами «е», «и». В немногих случаях (главным образом в выдержках из статутов) введены коррективы в пунктуации применительно к правилам современного правописания. Сокращения слов допускались только в титуле великого князя Литовского, причем вместо слов «божьею милостью» ставились буквы «б. м.» и вместо слов «его милость» — буквы «е. м.».

 

И. Яковкин