ПРЕДИСЛОВИЕ
Отличительной стороной данной работы является выпуск ее в спет в рекордный срок: выходя в начале 1930 года, она охватывает уже не только 1928 год, но в значительной мере и 1929 год. Практический характер выпускаемой работы и специальное ее назначение — дать необходимый цифровой материал для ориентировки при проработке вопросов, связанных с реформой действующего Уголовного Кодекса — освобождает нас от предъявления к этой работе тех требований, которые мы сами считали обязательными для каждой работы по изучению преступности. Здесь мы имеем в виду увязку анализа преступности с экономическими условиями, ее вызвавшими, и дифференциацию этого анализа по каждому из наших хозяйственных районов, весьма разнообразных по своим экономическим, культурным, национальным, бытовым и прочим местным особенностям.
Только идя по этому пути, можно найти научное объяснение такому, например, обстоятельству—почему количество осужденных за преступления против личности в период 1923—24 года вдвое меньше осужденных за преступления имущественные, и почему с 1925 года первые начинают расти более быстрым темпом, чем вторые и к 1929-му году уже значительно превышают последние; чем, с другой стороны, объяснить тот факт, что после известного периода снижения, число осужденных за имущественные преступления по РСФСР заметно возросло в первом полугодии 1929 года, или такой же рост осужденных за преступления против личности во II полугодии 1928 года и т.д.
Только детальное порайонное сопоставление основных сдвигов в области экономики и конъюнктурных показателей нашего народного хозяйства с «конъюнктурой» преступности каждого из районов даст возможность уловить конкретную связь колебаний в количестве тех или других преступлений с изменениями в состоянии сельского хозяйства и промышленности, в количестве безработных, в культурном и бытовом обслуживании населения.
Установив конкретно зависимость между этими двумя «конъюнктурами», мы сможем уже найти марксистское объяснение того, какие условия питают преступность в наших советских условиях, наметить ориентировочный прогноз преступности на период времени, соответствующий нашим народно-хозяйственным планам, и построить рациональный, наиболее соответствующий реконструктивному периоду план борьбы с преступностью. Только тогда мы сможем выполнить основную задачу, стоящую перед нашей уголовной статистикой—дать научный, статистически обоснованный материал для построения перспективного плана в области изживания тех или других социальных аномалий и определить, когда и какие преступления будут отмирать у нас в ближайшие годы, а каким из них и почему суждено еще более или менее длительное существование.
Не приостанавливая производимой в этом направлении разработки методологии уголовной статистики и продолжая исследование преступности в РСФСР в увязке его с социалистической реконструкцией нашего хозяйства, — мы издаем настоящую книгу во «внеочередном» порядке в уверенности, что, в пределах поставленных ей специально-практических целей, она представляет значительный интерес, как в том отношении, что она дает ответ на ряд вопросов, доселе недостаточно освещенных, так и потому, что она ставит в порядок дня некоторые новые вопросы уголовной статистики.
Прежде всего, благодаря сопоставлению данных о преступности пяти различных статистических источников, эта работа дает возможность ориентировочно осветить «конъюнктуру» современной преступности и основные тенденции ее развития. Следует однако отметить, что современное состояние ведомственной отчетности ставит под сомнение отдельные ее статистические показатели и создает серьезные препятствия для прочности выводов о росте или уменьшении преступности и в этом отношении.
Так, например, из таблички № 1 (см. стр. 11 текста)—с одной стороны, видно определенное уменьшение количества зарегистрированных в органах расследования (дознания и следствия) дел о возникших преступлениях (за II-е полугодие 1928 г. и I-е полугодие 1929 г.), а, — с другой стороны, очень резкое увеличение количества осужденных за те же полугодия. Здесь мы сталкиваемся с тем обстоятельством, на которое мы уже указывали в предыдущей работе, а именно, — что статистика осужденных сама по себе не является достаточным показателем динамики преступности, ибо, с одной стороны, весьма значительная часть совершенных в стране преступлений остается нераскрытой и далеко не все из преданных суду обвиняемых получают обвинительный приговор (за последние два года 67%—90%, в зависимости от групп и категорий преступлений), а с другой — процент раскрытия преступлений обнаруживает тенденцию к росту — и, таким образом, возможен рост количества осужденных, при систематическом падении преступности в стране. В данном случае дело осложняется тем, что существующая ведомственная отчетность не дает нам возможности определить, происходит ли этот разнобой в ведомственных статистических показателях от не налаженности постановки отчетности в органах НКВД и НКЮ, или от улучшения качества работы органов дознания и следствия, поставивших в судебные органы больший процент раскрытых и тщательно разработанных дел о совершенных преступлениях и, тем самым, увеличивших количество осужденных. Таким образом, предъявляемые ЦСУ и подтвержденные НК РКИ СССР настойчивые требования повсеместного введения в органах расследования и суда единой карточной системы учета преступности, вполне оправдавшей себя на опыте 1929 года, — должны быть осуществлены как можно скорее, ибо без этой системы невозможно дать определенного, статистически обоснованного ответа на вопрос о динамике совершаемых в стране преступлений, который, в свою очередь, является необходимой предпосылкой к правильной постановке научно-исследовательских работ по вопросу о конкретных причинах преступности в наших условиях.
Останавливаясь на ориентировочных выводах, вытекающих из настоящей работы, следует отметить, что в преступности 1927 и 1928 годов определились тенденции: а) к сокращению числа преступлений против порядка управления; б) к росту таких преступлений и мелких правонарушений, которые в одной своей части отражают обострение классовых антагонизмов, связанных с наступлением на капиталистические элементы города и деревни, а в другой—являются следствием разного рода условий и пережитков имущественного и бытового порядка (алкоголизм, культурная отсталость, жилищная скученность в городах и т.п.). Нужно подчеркнуть, что особо тяжкие преступления, опасные для советского строя и препятствующие успешному развитию социалистического строительства такого роста не обнаружили.
В частности, заслуживает быть отмеченным то обстоятельство, что основная масса преступлений за 1928 год, падая в подавляющей своей части на мелкие преступления, на «дела частного обвинения», не может быть отнесена ни к категории особо опасных, ни к категории просто социально опасных преступлений. Осужденные в 1928 г. за совершение контрреволюционных преступлений (1127 человек), среди которых преобладает контрреволюционная агитация и пропаганда (62%), в большинстве своем влекущая фактическую репрессию в виде краткосрочного лишения свободы, и даже принудработ, штрафа и общественного порицания, —вместе с осужденными за особо опасные преступления против порядка управления (4.208 человек), среди которых преобладают бандитизм (85%), выражаются всего лишь в 0,6% к общему числу осужденных и дают меньше 6 челов. на 100.000 населения.
Вопреки муссируемым иностранной буржуазной печатью выдумкам о массовых религиозных преследованиях в советской стране, данные об осужденных за 1928 год устанавливают, что общее число осужденных за нарушение правил об отделении церкви от государства составляет лишь 560 чел. (0,06% к общему числу осужденных), с применением к ним в огромном большинстве случаев (82%) штрафа и принудительных работ без содержания под стражей и лишь в 4%—лишения свободы на краткие сроки (до 6 мес). Первое место (35%) среди этой группы осужденных занимают осужденные за возбуждение среди населения суеверий путем обманных действий, а, с другой стороны, заметное место (9,1 %) занимают осужденные за «незаконное воспрепятствование совершению религиозных обрядов».
Наряду с подобного рода «конъюнктурой» преступности, настоящая работа указывает на перелом практики наших судов в применении ими мер социальной защиты. Приводимые в работе цифры показывают, что приговорённых в 1928 году к расстрелу было всего лишь 256 человек, из которых 182 чел. (71%) падает на бандитов и только — 53 чел. на особо опасных контр-революционеров.
Применение судами лишения свободы также постепенно сжимается, главным образом, за счет уменьшения краткосрочного лишения свободы и расширения практики применения принудительных работ (без содержания под стражей). Особенно резкий перелом в этом направлении дает конец 1928 г. и 1929 год в судебной практике гор. Москвы, где краткосрочное лишение свободы (до 1 года) почти сведено к нулю, а само лишение свободы перестало играть роль преобладающей меры социальной защиты, выражаясь не в 33% по отношению к общему числу репрессивных мер предыдущих лет, а только в 4—6%. Зато удельный вес приговоренных в 1929 г. к принудработам судами гор. Москвы достигает уже 50%, в то время как в 1927 году принудительные работы составляли лишь около 10%.
Особую актуальность в настоящий момент коренного пересмотра нашего уголовного законодательства представляет произведенный в выпускаемой нами работе анализ «особой» части действующего У. К. с точки зрения практической значимости отдельных его статей, их большей или меньшей жизненности. Следует отметить, что такая естественная с точки зрения правильного понимания задач госстатистики работа была впервые поставлена нами в ЦСУ РСФСР с 1928 года, взамен применявшейся доселе классификации преступлений по 81 подгруппам, сильно затруднявшей использование ее для практических целей.
Если степень применения той или иной статьи нашими судами сама по себе и не решает вопроса о целесообразности включения ее в новый У. К., то все же представляется бесспорным, что законодатель не может не остановиться на причинах малого использования отдельных статей У. К. и желательности сохранения впредь в Кодексе явно «мертво-рожденных», статей. Постатейная проработка применения нашими судами указанных в У. К. репрессий дает фактический материал для дискуссии по вопросу о рациональности сохранения в Кодексе дозировки репрессий по каждой статье У. К. Так, например, приведенный в приложении № 2 табличный материал доказывает, что наши суды, хотя и широко используют предоставленное им У. К. право отступать от установленных постатейных санкций в связи с особенностями преступлений и преступников, — все же по подавляющему большинству преступлений они не выходили за рамки соответствующих статей У. К. Что же касается имевших место больших отклонений от принятой У. К. санкции, то они наблюдались, главным образом, по делам о мелких бытовых преступлениях, «состав преступления» которых очерчен в У. К. недостаточно четко (хулиганство, спиртные дела и т.п.).
Среди вопросов, поставленных нами в порядок дня работы ЦСУ РСФСР, как подлежащих тщательному изучению, но до сих пор не разработанных советской уголовной статистикой, со всей категоричностью встает вопрос о точном установлении контингентов рецидивистов, превративших совершение преступлений в источник своего существования.
Наряду с этим, несомненный интерес представляет выдвинутая автором текстового обзора настоящей книги А.А. Герцензоном задача статистического охвата всех звеньев борьбы с преступностью, осуществление которого даст обоснованный материал для суждения о целесообразности применения той или другой меры социальной защиты, особенно в отношении рецидивистов, для которых, очевидно, должны быть изысканы особые меры репрессивного воздействия. С другой стороны, одной из актуальных задач нашей уголовной статистики является организация статистического изучения работы товарищеских судов и примирительных камер.
Правильная постановка и завершение намеченных здесь работ приблизит нас к такому положению, когда советская статистика, говоря словами тов. Кржижановского (на XV партсъезде), «действительно поможет своевременно и надлежащим образом разрешать основные вопросы текущей действительности, а не станет давать нам унылого кладбища цифр», как это было до последнего времени.
Завед. Сектором социальной статистики
Н.А. ЧЕРЛЮНЧАКЕВИЧ.
Январь 1930 г.